Довмонт, князь Псковский
ОСАДА
содержание:
Весной 1273 года лазутчики принесли тревожную весть. Рыцари Ливонского ордена построили осадные орудия и вербовали работников из племен с берегов Балтики. А магистр Отто фон Реденштейн объявил Довмонта своим злейшим врагом и заявил, что захват Пскова — цель его жизни. Если прежде на город нападали разрозненные рыцарские отряды, то теперь на псковичей ополчилось все воинство ордена.
— Пора навсегда покончить с православием. Псков и Новгород должны стать католическими, — рассуждал Отто в кругу друзей. — Эти города мы сотрем в порошок. А их земли передадим в управление верным людям. Римская церковь увековечит наши имена.
Довмонт повел дружину навстречу немцам. Он рассчитывал застать их врасплох и разгромить во время переправы через реку Великую. Но рыцарей оказалось многие тысячи. В битве с ними он мог погубить собственную дружину, не достигнув победы. А без отборных бойцов городу не выстоять. Потому поглядел князь на рыцарей да поворотил домой.
Скоро вражье воинство уже топтало поля и луга за рекой Beликой — в Завеличье. А на холме возвышался золотисто-красный шатер магистра. Прежде Отто посылал на Псков баронов. Теперь решил сам командовать штурмом.
Обитатели посада вместе с живностью перебрались за крепостную стену. Скученность в Домонтовом городе образовалась жуткая. Квохтали куры, орали дурными голосами недоеные коровы, лаяли ошалевшие от обилия незнакомцев собаки.
Степенной посадник Гаврило Лубинич сбился с ног, стараясь накормить и напоить бездомных людей. Слава Богу, в кроме имелся глубокий колодец и большой запас муки.
Первым делом Довмонт сформировал отряд из городских ратников и велел им развалить стенобитные орудия, которые рыцари переправили на плотах через Великую. Отряд возглавил Лубок Гаврилович, посадников сын. Задание ратники выполнили, но не вернулись назад — наверное, попали в плен. Лицо степенного омрачилось скорбью.
Пригнанные рыцарями работники проложили через реку наплавной мост. Узкий и хлипкий потому как полагали, что после взятия Пскова он будет ни к чему. По нему гуськом к городу подтягивались рыцари. Магистр к ним присоединиться не спешил. Его яркий шатер оставался на прежнем месте.
— Где же новгородцы? — спрашивал Гаврило Лубинич у Довмонта так, словно князь должен был это знать.
Довмонт вместо ответа устремлял взгляд в даль.
В Новгород дважды посылали гонцов за помощью. Но ответа пока не получили.
Между тем в городе отчетливо был слышен стук топоров. Рубили в междуречье, со стороны Усохи — высохшего рукава Псковы.
— Лестницы ладят, — догадался Довмонт. — Как закончат, так начнут штурм.
— Ты, князь, поспи, а то тебя не хватит на бой, уже почернел, — просил воевода Давид Якунович.
Но Довмонту некогда было думать о сне. Надо было хорошенько подготовиться к осаде: сложить кучами на стене камни для метания, заготовить дрова, котлы и смолу, чтобы лить ее, кипящую, на дурные рыцарские головы. Учить лучников и щитников воевать на пару: один прикрывает щитом себя и товарища, а второй стреляет... Много, чересчур много дел было у Довмонта!
И вот стук топоров прекратился.
Довмонт выставил на стену ратников с луками и щитами. Когда немцы стали подтаскивать лестницы ко рву перед крепостью, да еще и наводить мостки через него, со стены полетели стрелы.
Магистр приказал своим воякам бросить лестницы и открыть ответный “огонь”. Довмонт, дорожа людьми, позвал их вниз. Те спустились, и князь обомлел: в каждом щите торчало по несколько стрел.
Довмонт с досадой вспомнил Ракобор — не захотели тогда русские штурмовать крепость, а ведь там главные силы немецких и датских рыцарей затаились. Взяли бы Ракобор — не стоял бы сейчас шатер магистра в Завеличье.
Мостки через ров прибалтийские работники под охраной рыцарей все-таки наладили. И лестницы около рва положили. Поэтому князь не стал рушить мостки, а выставил на стене ратников и горожан. Наблюдателям на башнях было приказано сигналить при малейшем изменении обстановки.
Потянулись часы ожидания. Наконец князь не выдержал и сам направился к сторожевой башне. Едва он поднялся по узкой каменной винтовой лестнице с высокими ступенями, как затрубила труба и к крепости побежало вражье воинство.
Ратники и ополченцы вскинули луки, и воздух посерел от обилия стрел.
Передние нападавшие попадали, движение лавины замедлилось. Но лишь на мгновение. Упавших заменили новые воины. Лучники со стены пускали стрелу за стрелой, стрелы пели, разрезая воздух, воины магистра продолжали падать, однако лестницы все-таки коснулись стены.
Ливонцы заполнили пространство между крепостью и рвом. Довмонт с ужасом наблюдал, как немецкие рыцари лезут наверх.
“Что же воевода?!” — хотелось ему крикнуть.
В это время ратники на стене налегли на лестницы, те не выдержали, задрожали и рухнули наземь. Штурмовики, словно горох, посыпались в ров.
“Молодец, воевода!” — радостно подумал Довмонт.
А что ополченцы? Они стояли рядом с ратниками и швыряли камни на головы рыцарей, пытавшихся установить новые лестницы. Довмонт увидел и своих племянников — светлых отроков в иноческой одежде. Они защищали город вместе со всеми.
Однако магистр не зря нагнал столько народу. На смену убитым и раненым бежали десятки, сотни новых воинов. И там, где падала одна лестница, немедля возникала другая.
Вот уже кое-кому из нападавших удалось вскарабкаться на стену. То тут, то там завязывалась схватка. Воздух дрожал от многоязычной брани и звона металла.
Казалось, штурм не кончится никогда. Защитники города начали заметно уставать.
“Подниму дружину”, — решил Довмонт. И вдруг почувствовал, как что-то произошло. Он глянул за стену. Перед рвом выстроились немецкие лучники.
— Вниз! Всем вниз! — скомандовал князь, он уже понял, что произойдет через мгновение.
Только его никто не услышал. На крепость обрушилась туча стрел. В отличие от Довмонта магистр не жалел своих. Похоже, он решил взять Псков любой ценой. Стена опустела. Немцы побросали луки и рванулись к крепости. Но на смену ратникам и ополченцам встали жители посада. Они и отбили последнюю на сей день атаку.
Князь спустился в город. И первое, что он увидел, — носилки, на которых лежал мертвый юноша. Это был племянник Довмонта, сын княгини Евпраксии.
Новгородский князь Юрий Андреевич слал гонцов за гонцами во Владимир к дяде своему, великому князю, но ответа не получал. Сам же по себе идти на Псков опасался. Дядя и так был недоволен тем, что случилось под Ракобором. Лучших новгородских людей полегло тогда и в самом деле немало. Когда еще была такая битва, чтоб погибли степенной посадский и тысяцкий! В ту зиму объединенными силами едва справились с рыцарскими полками. А теперь магистр Отто собрал, говорят, войско во много раз больше. Да и возможно ли победить целый Ливонский орден одним лишь Псковом да Новгородом?
Князь Юрий Андреевич редко выходил на улицы, а вышел — сейчас бы увидел, как беспокойны горожане, как шумно переговариваются.
Псков перестал слать гонцов. Это могло значить только одно — магистр Отто обложил все пути-дороги. Если бы псковичи отбились — сразу дали бы знать. А сдались бы, сравняй магистр город с землей, как обещал, весть дошла бы сама.
Как поступить в нынешнем положении, князь не знал. Не пойти на подмогу — магистр управится со Псковом и возьмется за Новгород. Но будет ли осада, неизвестно. Может, удастся договориться с немцами и спасти город. Если же выйти на подмогу сейчас, тогда уж точно — война. И тогда, почти наверняка, он останется без дружины, без города, без княжения.
Юрий Андреевич решил потянуть время, глядишь, как-нибудь все само образуется.
Но не получилось.
С утра загудел, позвал на общий сбор вечевой колокол. Граждане со всех концов устремились на площадь.
— Псков обливается кровью, нас заслоняет от рыцарей, а мы чего тут отсиживаемся? — кричали новгородцы Юрию Андреевичу, поднимаясь один за другим на степень. — Или ты поведешь дружину на выручку братьев, или мы призовем другого князя.
— Да я что, я готов, я всегда с вами, — оправдывался Юрий Андреевич.
Вече постановило: посвятить два дня сборам и выходить, не дожидаясь полков великого князя.
Отто перенес свой шатер из Завеличья в посад. Не захотел вселяться ни в чьи опустевшие хоромы. А возможно, хоромы так успели загадить его воины, что магистру и вселяться было некуда.
Довмонт давно ждал, когда Отто переберется поближе к городу.
Псковичи держались из последних сил. Все, старый и малый, здоровый и больной, вышли на бой с врагами.
Однажды Довмонт с удивлением обнаружил на стене княгиню Евпраксию. Она без устали швыряла камни в нападавших. Рядом бился за город ученый инок Кирилл.
Помощь из Новгорода так и не появилась, и князь понял, что только он, лично, может спасти Псков от уничтожения.
Довмонт пришел с мечом в храм Святой Софии, положил его к алтарю, встал на колени и зашептал молитвы. Когда закончил, подошел к игумену Исидору:
— Благослови, отче.
Исидор осенил его крестом и опоясал мечом.
— Простимся на всякий случай, — сказал князь посаднику, выйдя из храма. — Сегодня ночью пойду в гости к магистру. Ежели к утру не вернусь, значит, убили меня. Беру полсотни дружинников, больше мне и не надо.
— Не спеши, Довмонтушко, — попросил Таврило Лубинич. — Прошу тебя, подумай. Без тебя мы пропадем.
— Вы и со мной пропадете, если не сделаю то, к чему призван. Больше двух-трех дней нам не выстоять против такой силищи.
— Ты хоть скажи, что задумал.
— То мой секрет. А только передай воеводе: пусть немного погодя, как мы уйдем, приоткроет передние ворота. Ливонцы, небось, обрадуются, решат, что сдаемся, и попрут. Так вот, накажи Давиду Якуновичу: пусть держится через не могу.
Ночью, когда началась очередная атака, князь тихо провел в свои хоромы полсотни самых лучших дружинников, тех, которые где только не были вместе с ним. Из хором они спустились в подвал, а из подвала — в подземный ход.
Устраивая его, Довмонт сам над собой посмеивался: дескать, что за блажь! Теперь же лаз и понадобился.
Князь шел по каменному коридору первым, пригнувшись. За ним — затылок в затылок — дружинники. Во влажном сумраке раздавалось шипение факелов, громкое дыхание, неровный топот шагов. Когда показался кусок звездного неба, факелы потушили.
Лаз привел на берег Великой. Рядом, почти у ног, плескалась вода. Осторожно пройдя вдоль берега, отряд сразу напоролся на рыцарей. Те волокли к крепостной стене новую лестницу. Князь подумал: “Не найти ли и нам какую-нибудь лестницу для маскировки?” Но потом эту мысль отбросил. Он представил, как они бегут со своей ношей к шатру магистра и каждый встречный спрашивает: “Зачем вы ее туда тащите?”
А он объяснит зачем!
Проще идти так, не таясь. В темноте никто не разберет, кто они и откуда.
Довмонт взмахнул рукой и направился прямо к шатру магистра. Дружинники — за ним. Неожиданно их окликнул рыцарь с белым плюмажем на шлеме.
— Почему здесь? Вам сказано, бежать к восьмой лестнице! А ну... — не договорив, он коротко охнул, присел и завалился на бок. Один из дружинников отер о штанину нож.
Так они добрались до шатра. Тут им путь преградил охранник.
— Вам что здесь надо? — охранник присмотрелся и выхватил из ножен меч:
— Тревога! Это сам Довмонт! Князь молча выбил у него оружие.
Рыцаря повязали и заткнули ему рот его же плащом.
Крик охранника разбудил магистра. Отто выскочил из шатра. И вместе с ним десяток рыцарей с разными знаками отличия. Они встали перед магистром.
— Рубите мне коридор! — хрипло крикнул князь. Дружинники заработали мечами. Рыцари падали направо и налево как дрова. Довмонт неотвратимо приближался к магистру. Тот в испуге пятился к шатру.
Когда до магистра было уже рукой подать, из шатра выскочил еще один рыцарь. Он быстро обогнул Отто и направил меч на Довмонта. Князь единым ударом выбил меч из его рук. Рыцарем тут же занялись дружинники, а Довмонт схватился с магистром.
“Пора бы воеводе ворота открыть!” — думал он, тесня заклятого врага.
Суета около шатра привлекла внимание ливонцев. На защиту магистра кинулась целая толпа рыцарей. Дружинники Довмонта, отбиваясь, падали один за другим. Их оставалось все меньше.
Ворота не открывались.
А магистр был знаменитым рубакой. Немало поверженных тел числилось за ним.
— Ты пришел за моей жизнью, Довмонт, но сначала отдашь свою! — крикнул он, оскалившись по-звериному.
Он даже попробовал наступать на князя. Все удары Довмонта едва задевали его, так умело он ускользал от них.
Рядом с Довмонтом снова рухнул дружинник, сраженный рыцарским мечом.
И в этот момент со стороны крепости раздались восторженные вопли:
— Победа! Победа!
“Ворота! — догадался князь. — Наконец-то!”
Магистр с искривленным от изумления лицом оглянулся на крепость.
И тогда Довмонт, захватив меч двумя руками и взметнув над головой, бросился на магистра.
На этот раз удар не был скользящим. Довмонт услышал лязг проломленных доспехов. Магистр начал медленно оседать.
Довмонт не видел, как подбежавшие рыцари подхватили Отто на руки. Ему надо было спасать остаток дружины.
— За мной! — крикнул он и ринулся к крепости.
Без особых проблем им удалось миновать посад. Среди рыцарей началось смятение. Кто-то кричал: “Измена!”, кто-то толковал окружающим, будто магистр погиб от руки ополоумевшего графа, решившего так отплатить магистру за старые обиды.
Зато у ворот шло кровавое побоище. Ратники во главе с воеводой отражали вражеский натиск. Они понимали, что от них зависит жизнь князя и товарищей, и рубились отчаянно. Когда ливонцы чуть отступили, из ворот выехали всадники. Они быстро расправились с массой нападающих, потому как те были при легком вооружении, пригодном только для лазания по лестницам. Всадники поскакали навстречу Довмонту.
Увидев рядом с собою псковича, который с коня замахнулся мечом, примериваясь, как бы ловчее снести ему, своему князю, голову, Довмонт в ярости крикнул:
— Назад! Кто повелел отходить от ворот!
Ратник в последнее мгновение остановил удар.
— Княже! — растерянно улыбаясь, проговорил он.
— Смотреть надо, пень осиновый! Чуть князя не задел! — ругнулся кто-то из дружинников.
— К воротам! — скомандовал князь.
Он ссадил с коня неудачливого рубаку, легко вскочил в седло и вытянул меч вперед:
— К воротам!
А так хотелось навалиться всем вместе и гнать растерявшихся рыцарей к шатру магистра, потом дальше. Но Довмонт представлял, с каким трудом Давид Якунович отбивается от врагов.
Едва свои миновали внешние ворота, воевода велел их закрыть. Во двор набилось жуткое количество народу. Свои-то ладно, но было очень много и чужих. Рыцарей следовало обезоружить и связать.
Пленные оказались чрезвычайно кстати. Возле шатра магистра осталось немало Довмонтовых дружинников. Теперь их было на кого обменять.
* * *
Похоже, в стане врага начались раздоры. Едва рассвело, несколько рыцарских отрядов двинулись к хлипкому наплавному мосту, перешли в Завеличье и скрылись из глаз. Новые попытки взять крепость оставшиеся не предпринимали.
— Поспи, князь, поспи, — уговаривали его посадник и воевода. — И так то, что ты сделал ночью, свыше сил человеческих.
— Уйдут — высплюсь, — отвечал Довмонт.
Первый этаж княжеских хором был занят ранеными. Одни в забытьи стонали на постелях, другие, сидя на полу, перешучивались с лекарями. Врачевателям помогала княгиня Евпраксия.
Не успел Довмонт выйти из хором, как его позвали на смотровую башню. Немцы тащили к наплавному мосту богато украшенные носилки. Следом несли свернутый шатер. “Значит, он не убит, лишь ранен”, — догадался князь.
Переправив Отто через реку, рыцарские полки начали покидать посад.
— А не конец ли осаде! — обрадовался дядька Лука.
— Поглядим, что завтра скажет, — Довмонту так хотелось тоже счастливо улыбаться, но пока было рано.
Рыцари стали лагерем на прежнем месте, в Завеличье.
* * *
“Сказало” даже не завтра, а ночь.
Воевода осторожно тронул задремавшего Довмонта за плечо:
— Иди глянь, что у ворога деется.
В Завеличье происходила какая-то смута.
— Послать лазутчиков! — распорядился Довмонт. — Или нет, лучше проведем разведку боем. Вдруг это новгородцы наконец прибыли нам на подмогу.
Довмонт с дружинниками налетел на врагов как вихрь. Рыцари от неожиданности разбежались.
Навстречу Довмонту бросились парни в рваных рубахах, босые, в синяках, израненные!
— Да вы никак из полона?! — поразился князь.
Но еще больше он удивился, когда увидел сына посадника.
— Живой! Отец твой чуть панихиду не справил по тебе! Псковичи благополучно вернулись в крепость. Ливонцы их не преследовали. Видно, что-то изменилось в планах Отто.
Таврило Лубинич долго не мог сообразить, зачем его, едва прилегшего, растолкали. Когда же поставили перед ним сына, он по-стариковски заплакал.
Посадские жители попросили князя выпустить их за ворота, чтобы посмотреть на свои дворы.
Только не долго они гуляли. Вернулись удрученные.
— Все унесли с собой проклятые. Лапти были — и те украли. И горшки, и упряжь конскую... А еще “Божий дворяне” называются!
— Да ладно вам жалиться! — перебил соседей рыжий парень. — Будет мир — все наживем. Лучше скажите, что в Завеличье углядели. — И сам продолжил: — Движется к нам еще одно войско, князь.
— Новгородцы идут! — уверенно сказал посадник. — Кроме них, некому. Уж и не знаю, то ли кланяться им, то ли горькими клясть словами.
Это и в самом деле были новгородцы во главе с князем Юрием Андреевичем. Они расположились неподалеку от рыцарей.
Рыцари, увидев новую силу, немедленно снарядили посольство во Псков.
Два молодчика, сидя на конях, протрубили на своем берегу реки, а потом перешли через Великую по наплавному мосту. С ними был третий — высокий, тощий, длиннорукий, со шрамами на обеих щеках.
Они выстроились перед крепостными воротами, так что сухопарый оказался посередине. Трубачи снова выдали звонкий сигнал.
Воевода с пожилым ратником и толмачом Убайдом выехал из крепости. Коротко переговорив с сухопарым, повернулся к Довмонту.
— То барон Лукас из Зальцбурга, — сообщил воевода. — Орден просит мира. Барон сказал, что магистр Отто тяжело заболел.
Довмонт хмыкнул:
— Заболел, говорит? Помню я этого барона. Все сражается старый олух. Все никак не поймет, что нас воевать себе дороже. Пусть передаст магистру: если Новгород согласен на мир, то и мы не против. — Князь вопросительно посмотрел на посадника и воеводу. — Так?
Те согласно кивнули.
Новгородский князь Юрий Андреевич с малой дружиной беспрепятственно проехал через рыцарский лагерь и прибыл во Псков.
— Заждались вас, — не сдержал упрека Гаврило Лубинич.
— Как вече решило, так и пошли, — смутился Юрий Андреевич.
Говорил он негромко, неуверенно, словно извиняясь за каждое слово, княжеская одежда сидела на нем мешковато. Глаза от земли поднимал редко. Зато новый новгородский степенной посадник, Павша, был боярином хоть куда. Он и заговорил могучим басом, когда сели в хоромах у Довмонта.
— Что поздно подошли, то наша вина. Долго ждали вестей от великого князя. А как поняли, что не дождемся, так вече собрали и вышли. С рыцарей будем требовать, что и раньше, — река Нарова наша. Через наши границы не переступать.
— Чужого и нам не надо, — подтвердил Гаврило Лубинич.
С этим и отправились в шатер к Юрию Андреевичу. Скоро туда явился барон Лукас. Слуги накрыли походное угощение. Барон стоя торжественно прочитал грамоту о мире. По договору обе стороны отпускали немедленно пленных.
— Только надолго ли этот мир? — угрюмо спросил Гаврило Лубинич.
— Полагаю, что надолго, вы порубили столько знатных рыцарей, что никто не захочет более подобной войны, пока неподрастут его сыновья. — Лукас почесывал шрам на левой щеке. Был он весел, словно сбросил тяжелую ношу с плеч.
— Наконец мы все обретем покой, — проговорил он. — Пролито столько крови, и зачем? Молодость не задает себе этих вопросов, но к старости...
На другой день рыцари покинули пределы Русской земли.
Мир длился, как и было писано в грамоте, двадцать пять лет. Такого на Руси не было очень давно.
содержание:
- Изгнанник
- Встреча
- Поход на Полоцк
- Войны
- Мирная передышка
- Осада
- Женитьба князя
- Последнее сражение
- Меч Довмонта — святыня Псковской земли
Весной 1273 года лазутчики принесли тревожную весть. Рыцари Ливонского ордена построили осадные орудия и вербовали работников из племен с берегов Балтики. А магистр Отто фон Реденштейн объявил Довмонта своим злейшим врагом и заявил, что захват Пскова — цель его жизни. Если прежде на город нападали разрозненные рыцарские отряды, то теперь на псковичей ополчилось все воинство ордена.
— Пора навсегда покончить с православием. Псков и Новгород должны стать католическими, — рассуждал Отто в кругу друзей. — Эти города мы сотрем в порошок. А их земли передадим в управление верным людям. Римская церковь увековечит наши имена.
Довмонт повел дружину навстречу немцам. Он рассчитывал застать их врасплох и разгромить во время переправы через реку Великую. Но рыцарей оказалось многие тысячи. В битве с ними он мог погубить собственную дружину, не достигнув победы. А без отборных бойцов городу не выстоять. Потому поглядел князь на рыцарей да поворотил домой.
Скоро вражье воинство уже топтало поля и луга за рекой Beликой — в Завеличье. А на холме возвышался золотисто-красный шатер магистра. Прежде Отто посылал на Псков баронов. Теперь решил сам командовать штурмом.
Обитатели посада вместе с живностью перебрались за крепостную стену. Скученность в Домонтовом городе образовалась жуткая. Квохтали куры, орали дурными голосами недоеные коровы, лаяли ошалевшие от обилия незнакомцев собаки.
Степенной посадник Гаврило Лубинич сбился с ног, стараясь накормить и напоить бездомных людей. Слава Богу, в кроме имелся глубокий колодец и большой запас муки.
Первым делом Довмонт сформировал отряд из городских ратников и велел им развалить стенобитные орудия, которые рыцари переправили на плотах через Великую. Отряд возглавил Лубок Гаврилович, посадников сын. Задание ратники выполнили, но не вернулись назад — наверное, попали в плен. Лицо степенного омрачилось скорбью.
Пригнанные рыцарями работники проложили через реку наплавной мост. Узкий и хлипкий потому как полагали, что после взятия Пскова он будет ни к чему. По нему гуськом к городу подтягивались рыцари. Магистр к ним присоединиться не спешил. Его яркий шатер оставался на прежнем месте.
— Где же новгородцы? — спрашивал Гаврило Лубинич у Довмонта так, словно князь должен был это знать.
Довмонт вместо ответа устремлял взгляд в даль.
В Новгород дважды посылали гонцов за помощью. Но ответа пока не получили.
Между тем в городе отчетливо был слышен стук топоров. Рубили в междуречье, со стороны Усохи — высохшего рукава Псковы.
— Лестницы ладят, — догадался Довмонт. — Как закончат, так начнут штурм.
— Ты, князь, поспи, а то тебя не хватит на бой, уже почернел, — просил воевода Давид Якунович.
Но Довмонту некогда было думать о сне. Надо было хорошенько подготовиться к осаде: сложить кучами на стене камни для метания, заготовить дрова, котлы и смолу, чтобы лить ее, кипящую, на дурные рыцарские головы. Учить лучников и щитников воевать на пару: один прикрывает щитом себя и товарища, а второй стреляет... Много, чересчур много дел было у Довмонта!
И вот стук топоров прекратился.
Довмонт выставил на стену ратников с луками и щитами. Когда немцы стали подтаскивать лестницы ко рву перед крепостью, да еще и наводить мостки через него, со стены полетели стрелы.
Магистр приказал своим воякам бросить лестницы и открыть ответный “огонь”. Довмонт, дорожа людьми, позвал их вниз. Те спустились, и князь обомлел: в каждом щите торчало по несколько стрел.
Довмонт с досадой вспомнил Ракобор — не захотели тогда русские штурмовать крепость, а ведь там главные силы немецких и датских рыцарей затаились. Взяли бы Ракобор — не стоял бы сейчас шатер магистра в Завеличье.
Мостки через ров прибалтийские работники под охраной рыцарей все-таки наладили. И лестницы около рва положили. Поэтому князь не стал рушить мостки, а выставил на стене ратников и горожан. Наблюдателям на башнях было приказано сигналить при малейшем изменении обстановки.
Потянулись часы ожидания. Наконец князь не выдержал и сам направился к сторожевой башне. Едва он поднялся по узкой каменной винтовой лестнице с высокими ступенями, как затрубила труба и к крепости побежало вражье воинство.
Ратники и ополченцы вскинули луки, и воздух посерел от обилия стрел.
Передние нападавшие попадали, движение лавины замедлилось. Но лишь на мгновение. Упавших заменили новые воины. Лучники со стены пускали стрелу за стрелой, стрелы пели, разрезая воздух, воины магистра продолжали падать, однако лестницы все-таки коснулись стены.
Ливонцы заполнили пространство между крепостью и рвом. Довмонт с ужасом наблюдал, как немецкие рыцари лезут наверх.
“Что же воевода?!” — хотелось ему крикнуть.
В это время ратники на стене налегли на лестницы, те не выдержали, задрожали и рухнули наземь. Штурмовики, словно горох, посыпались в ров.
“Молодец, воевода!” — радостно подумал Довмонт.
А что ополченцы? Они стояли рядом с ратниками и швыряли камни на головы рыцарей, пытавшихся установить новые лестницы. Довмонт увидел и своих племянников — светлых отроков в иноческой одежде. Они защищали город вместе со всеми.
Однако магистр не зря нагнал столько народу. На смену убитым и раненым бежали десятки, сотни новых воинов. И там, где падала одна лестница, немедля возникала другая.
Вот уже кое-кому из нападавших удалось вскарабкаться на стену. То тут, то там завязывалась схватка. Воздух дрожал от многоязычной брани и звона металла.
Казалось, штурм не кончится никогда. Защитники города начали заметно уставать.
“Подниму дружину”, — решил Довмонт. И вдруг почувствовал, как что-то произошло. Он глянул за стену. Перед рвом выстроились немецкие лучники.
— Вниз! Всем вниз! — скомандовал князь, он уже понял, что произойдет через мгновение.
Только его никто не услышал. На крепость обрушилась туча стрел. В отличие от Довмонта магистр не жалел своих. Похоже, он решил взять Псков любой ценой. Стена опустела. Немцы побросали луки и рванулись к крепости. Но на смену ратникам и ополченцам встали жители посада. Они и отбили последнюю на сей день атаку.
Князь спустился в город. И первое, что он увидел, — носилки, на которых лежал мертвый юноша. Это был племянник Довмонта, сын княгини Евпраксии.
Новгородский князь Юрий Андреевич слал гонцов за гонцами во Владимир к дяде своему, великому князю, но ответа не получал. Сам же по себе идти на Псков опасался. Дядя и так был недоволен тем, что случилось под Ракобором. Лучших новгородских людей полегло тогда и в самом деле немало. Когда еще была такая битва, чтоб погибли степенной посадский и тысяцкий! В ту зиму объединенными силами едва справились с рыцарскими полками. А теперь магистр Отто собрал, говорят, войско во много раз больше. Да и возможно ли победить целый Ливонский орден одним лишь Псковом да Новгородом?
Князь Юрий Андреевич редко выходил на улицы, а вышел — сейчас бы увидел, как беспокойны горожане, как шумно переговариваются.
Псков перестал слать гонцов. Это могло значить только одно — магистр Отто обложил все пути-дороги. Если бы псковичи отбились — сразу дали бы знать. А сдались бы, сравняй магистр город с землей, как обещал, весть дошла бы сама.
Как поступить в нынешнем положении, князь не знал. Не пойти на подмогу — магистр управится со Псковом и возьмется за Новгород. Но будет ли осада, неизвестно. Может, удастся договориться с немцами и спасти город. Если же выйти на подмогу сейчас, тогда уж точно — война. И тогда, почти наверняка, он останется без дружины, без города, без княжения.
Юрий Андреевич решил потянуть время, глядишь, как-нибудь все само образуется.
Но не получилось.
С утра загудел, позвал на общий сбор вечевой колокол. Граждане со всех концов устремились на площадь.
— Псков обливается кровью, нас заслоняет от рыцарей, а мы чего тут отсиживаемся? — кричали новгородцы Юрию Андреевичу, поднимаясь один за другим на степень. — Или ты поведешь дружину на выручку братьев, или мы призовем другого князя.
— Да я что, я готов, я всегда с вами, — оправдывался Юрий Андреевич.
Вече постановило: посвятить два дня сборам и выходить, не дожидаясь полков великого князя.
Отто перенес свой шатер из Завеличья в посад. Не захотел вселяться ни в чьи опустевшие хоромы. А возможно, хоромы так успели загадить его воины, что магистру и вселяться было некуда.
Довмонт давно ждал, когда Отто переберется поближе к городу.
Псковичи держались из последних сил. Все, старый и малый, здоровый и больной, вышли на бой с врагами.
Однажды Довмонт с удивлением обнаружил на стене княгиню Евпраксию. Она без устали швыряла камни в нападавших. Рядом бился за город ученый инок Кирилл.
Помощь из Новгорода так и не появилась, и князь понял, что только он, лично, может спасти Псков от уничтожения.
Довмонт пришел с мечом в храм Святой Софии, положил его к алтарю, встал на колени и зашептал молитвы. Когда закончил, подошел к игумену Исидору:
— Благослови, отче.
Исидор осенил его крестом и опоясал мечом.
— Простимся на всякий случай, — сказал князь посаднику, выйдя из храма. — Сегодня ночью пойду в гости к магистру. Ежели к утру не вернусь, значит, убили меня. Беру полсотни дружинников, больше мне и не надо.
— Не спеши, Довмонтушко, — попросил Таврило Лубинич. — Прошу тебя, подумай. Без тебя мы пропадем.
— Вы и со мной пропадете, если не сделаю то, к чему призван. Больше двух-трех дней нам не выстоять против такой силищи.
— Ты хоть скажи, что задумал.
— То мой секрет. А только передай воеводе: пусть немного погодя, как мы уйдем, приоткроет передние ворота. Ливонцы, небось, обрадуются, решат, что сдаемся, и попрут. Так вот, накажи Давиду Якуновичу: пусть держится через не могу.
Ночью, когда началась очередная атака, князь тихо провел в свои хоромы полсотни самых лучших дружинников, тех, которые где только не были вместе с ним. Из хором они спустились в подвал, а из подвала — в подземный ход.
Устраивая его, Довмонт сам над собой посмеивался: дескать, что за блажь! Теперь же лаз и понадобился.
Князь шел по каменному коридору первым, пригнувшись. За ним — затылок в затылок — дружинники. Во влажном сумраке раздавалось шипение факелов, громкое дыхание, неровный топот шагов. Когда показался кусок звездного неба, факелы потушили.
Лаз привел на берег Великой. Рядом, почти у ног, плескалась вода. Осторожно пройдя вдоль берега, отряд сразу напоролся на рыцарей. Те волокли к крепостной стене новую лестницу. Князь подумал: “Не найти ли и нам какую-нибудь лестницу для маскировки?” Но потом эту мысль отбросил. Он представил, как они бегут со своей ношей к шатру магистра и каждый встречный спрашивает: “Зачем вы ее туда тащите?”
А он объяснит зачем!
Проще идти так, не таясь. В темноте никто не разберет, кто они и откуда.
Довмонт взмахнул рукой и направился прямо к шатру магистра. Дружинники — за ним. Неожиданно их окликнул рыцарь с белым плюмажем на шлеме.
— Почему здесь? Вам сказано, бежать к восьмой лестнице! А ну... — не договорив, он коротко охнул, присел и завалился на бок. Один из дружинников отер о штанину нож.
Так они добрались до шатра. Тут им путь преградил охранник.
— Вам что здесь надо? — охранник присмотрелся и выхватил из ножен меч:
— Тревога! Это сам Довмонт! Князь молча выбил у него оружие.
Рыцаря повязали и заткнули ему рот его же плащом.
Крик охранника разбудил магистра. Отто выскочил из шатра. И вместе с ним десяток рыцарей с разными знаками отличия. Они встали перед магистром.
— Рубите мне коридор! — хрипло крикнул князь. Дружинники заработали мечами. Рыцари падали направо и налево как дрова. Довмонт неотвратимо приближался к магистру. Тот в испуге пятился к шатру.
Когда до магистра было уже рукой подать, из шатра выскочил еще один рыцарь. Он быстро обогнул Отто и направил меч на Довмонта. Князь единым ударом выбил меч из его рук. Рыцарем тут же занялись дружинники, а Довмонт схватился с магистром.
“Пора бы воеводе ворота открыть!” — думал он, тесня заклятого врага.
Суета около шатра привлекла внимание ливонцев. На защиту магистра кинулась целая толпа рыцарей. Дружинники Довмонта, отбиваясь, падали один за другим. Их оставалось все меньше.
Ворота не открывались.
А магистр был знаменитым рубакой. Немало поверженных тел числилось за ним.
— Ты пришел за моей жизнью, Довмонт, но сначала отдашь свою! — крикнул он, оскалившись по-звериному.
Он даже попробовал наступать на князя. Все удары Довмонта едва задевали его, так умело он ускользал от них.
Рядом с Довмонтом снова рухнул дружинник, сраженный рыцарским мечом.
И в этот момент со стороны крепости раздались восторженные вопли:
— Победа! Победа!
“Ворота! — догадался князь. — Наконец-то!”
Магистр с искривленным от изумления лицом оглянулся на крепость.
И тогда Довмонт, захватив меч двумя руками и взметнув над головой, бросился на магистра.
На этот раз удар не был скользящим. Довмонт услышал лязг проломленных доспехов. Магистр начал медленно оседать.
Довмонт не видел, как подбежавшие рыцари подхватили Отто на руки. Ему надо было спасать остаток дружины.
— За мной! — крикнул он и ринулся к крепости.
Без особых проблем им удалось миновать посад. Среди рыцарей началось смятение. Кто-то кричал: “Измена!”, кто-то толковал окружающим, будто магистр погиб от руки ополоумевшего графа, решившего так отплатить магистру за старые обиды.
Зато у ворот шло кровавое побоище. Ратники во главе с воеводой отражали вражеский натиск. Они понимали, что от них зависит жизнь князя и товарищей, и рубились отчаянно. Когда ливонцы чуть отступили, из ворот выехали всадники. Они быстро расправились с массой нападающих, потому как те были при легком вооружении, пригодном только для лазания по лестницам. Всадники поскакали навстречу Довмонту.
Увидев рядом с собою псковича, который с коня замахнулся мечом, примериваясь, как бы ловчее снести ему, своему князю, голову, Довмонт в ярости крикнул:
— Назад! Кто повелел отходить от ворот!
Ратник в последнее мгновение остановил удар.
— Княже! — растерянно улыбаясь, проговорил он.
— Смотреть надо, пень осиновый! Чуть князя не задел! — ругнулся кто-то из дружинников.
— К воротам! — скомандовал князь.
Он ссадил с коня неудачливого рубаку, легко вскочил в седло и вытянул меч вперед:
— К воротам!
А так хотелось навалиться всем вместе и гнать растерявшихся рыцарей к шатру магистра, потом дальше. Но Довмонт представлял, с каким трудом Давид Якунович отбивается от врагов.
Едва свои миновали внешние ворота, воевода велел их закрыть. Во двор набилось жуткое количество народу. Свои-то ладно, но было очень много и чужих. Рыцарей следовало обезоружить и связать.
Пленные оказались чрезвычайно кстати. Возле шатра магистра осталось немало Довмонтовых дружинников. Теперь их было на кого обменять.
* * *
Похоже, в стане врага начались раздоры. Едва рассвело, несколько рыцарских отрядов двинулись к хлипкому наплавному мосту, перешли в Завеличье и скрылись из глаз. Новые попытки взять крепость оставшиеся не предпринимали.
— Поспи, князь, поспи, — уговаривали его посадник и воевода. — И так то, что ты сделал ночью, свыше сил человеческих.
— Уйдут — высплюсь, — отвечал Довмонт.
Первый этаж княжеских хором был занят ранеными. Одни в забытьи стонали на постелях, другие, сидя на полу, перешучивались с лекарями. Врачевателям помогала княгиня Евпраксия.
Не успел Довмонт выйти из хором, как его позвали на смотровую башню. Немцы тащили к наплавному мосту богато украшенные носилки. Следом несли свернутый шатер. “Значит, он не убит, лишь ранен”, — догадался князь.
Переправив Отто через реку, рыцарские полки начали покидать посад.
— А не конец ли осаде! — обрадовался дядька Лука.
— Поглядим, что завтра скажет, — Довмонту так хотелось тоже счастливо улыбаться, но пока было рано.
Рыцари стали лагерем на прежнем месте, в Завеличье.
* * *
“Сказало” даже не завтра, а ночь.
Воевода осторожно тронул задремавшего Довмонта за плечо:
— Иди глянь, что у ворога деется.
В Завеличье происходила какая-то смута.
— Послать лазутчиков! — распорядился Довмонт. — Или нет, лучше проведем разведку боем. Вдруг это новгородцы наконец прибыли нам на подмогу.
Довмонт с дружинниками налетел на врагов как вихрь. Рыцари от неожиданности разбежались.
Навстречу Довмонту бросились парни в рваных рубахах, босые, в синяках, израненные!
— Да вы никак из полона?! — поразился князь.
Но еще больше он удивился, когда увидел сына посадника.
— Живой! Отец твой чуть панихиду не справил по тебе! Псковичи благополучно вернулись в крепость. Ливонцы их не преследовали. Видно, что-то изменилось в планах Отто.
Таврило Лубинич долго не мог сообразить, зачем его, едва прилегшего, растолкали. Когда же поставили перед ним сына, он по-стариковски заплакал.
Посадские жители попросили князя выпустить их за ворота, чтобы посмотреть на свои дворы.
Только не долго они гуляли. Вернулись удрученные.
— Все унесли с собой проклятые. Лапти были — и те украли. И горшки, и упряжь конскую... А еще “Божий дворяне” называются!
— Да ладно вам жалиться! — перебил соседей рыжий парень. — Будет мир — все наживем. Лучше скажите, что в Завеличье углядели. — И сам продолжил: — Движется к нам еще одно войско, князь.
— Новгородцы идут! — уверенно сказал посадник. — Кроме них, некому. Уж и не знаю, то ли кланяться им, то ли горькими клясть словами.
Это и в самом деле были новгородцы во главе с князем Юрием Андреевичем. Они расположились неподалеку от рыцарей.
Рыцари, увидев новую силу, немедленно снарядили посольство во Псков.
Два молодчика, сидя на конях, протрубили на своем берегу реки, а потом перешли через Великую по наплавному мосту. С ними был третий — высокий, тощий, длиннорукий, со шрамами на обеих щеках.
Они выстроились перед крепостными воротами, так что сухопарый оказался посередине. Трубачи снова выдали звонкий сигнал.
Воевода с пожилым ратником и толмачом Убайдом выехал из крепости. Коротко переговорив с сухопарым, повернулся к Довмонту.
— То барон Лукас из Зальцбурга, — сообщил воевода. — Орден просит мира. Барон сказал, что магистр Отто тяжело заболел.
Довмонт хмыкнул:
— Заболел, говорит? Помню я этого барона. Все сражается старый олух. Все никак не поймет, что нас воевать себе дороже. Пусть передаст магистру: если Новгород согласен на мир, то и мы не против. — Князь вопросительно посмотрел на посадника и воеводу. — Так?
Те согласно кивнули.
Новгородский князь Юрий Андреевич с малой дружиной беспрепятственно проехал через рыцарский лагерь и прибыл во Псков.
— Заждались вас, — не сдержал упрека Гаврило Лубинич.
— Как вече решило, так и пошли, — смутился Юрий Андреевич.
Говорил он негромко, неуверенно, словно извиняясь за каждое слово, княжеская одежда сидела на нем мешковато. Глаза от земли поднимал редко. Зато новый новгородский степенной посадник, Павша, был боярином хоть куда. Он и заговорил могучим басом, когда сели в хоромах у Довмонта.
— Что поздно подошли, то наша вина. Долго ждали вестей от великого князя. А как поняли, что не дождемся, так вече собрали и вышли. С рыцарей будем требовать, что и раньше, — река Нарова наша. Через наши границы не переступать.
— Чужого и нам не надо, — подтвердил Гаврило Лубинич.
С этим и отправились в шатер к Юрию Андреевичу. Скоро туда явился барон Лукас. Слуги накрыли походное угощение. Барон стоя торжественно прочитал грамоту о мире. По договору обе стороны отпускали немедленно пленных.
— Только надолго ли этот мир? — угрюмо спросил Гаврило Лубинич.
— Полагаю, что надолго, вы порубили столько знатных рыцарей, что никто не захочет более подобной войны, пока неподрастут его сыновья. — Лукас почесывал шрам на левой щеке. Был он весел, словно сбросил тяжелую ношу с плеч.
— Наконец мы все обретем покой, — проговорил он. — Пролито столько крови, и зачем? Молодость не задает себе этих вопросов, но к старости...
На другой день рыцари покинули пределы Русской земли.
Мир длился, как и было писано в грамоте, двадцать пять лет. Такого на Руси не было очень давно.
---