Довмонт, князь Псковский
ВСТРЕЧА
содержание:
С древних времен лежал в лесу у звериной тропы громадный валун. Возможно, часто ходившие мимо него люди приметили, что камень облюбовали змеи: в теплый солнечный день они нежились на прохладной поверхности. Потому и назвали этот камень Змеиным. За ними и другие стали именовать валун Змей-камнем. А спустя два века сделался Змей-камень чем-то вроде пограничного столба, разделяющего русские земли и литовские. Граница не была прочерчена, но каждый народ о ней знал и старался не залезать в чужие угодья, жить, как и положено доброму соседу.
Потом звериная тропа превратилась в тракт, накатанную дорогу. По ней и двигался Довмонт с товарищами. Дойдя до Змей-камня, псковские бояре остановились для совещания.
— А не послать ли нам в город гонцов? — спросил князя Лубок Гаврилович.
О том же думал и Довмонт. А потому отрядил он вместе с пожилым псковичом и посадниковым сыном несколько своих дружинников, что отличались не только силой да храбростью, но и разумом. Лучше, если город приготовится к приходу его людей. Привыкший ко всему воин может заночевать хоть в чистом поле, но женам и малым детям нужен какой-никакой кров.
* * *
Случалось ли раньше на Руси такое, что творится теперь? Об этом размышлял степенной посадник Гаврило Лубинич, когда неожиданно в доме его появился дальний родственник Димитрий. Прибыл он из Литвы не ради безделицы, а с важным вопрошанием, которое поначалу ошеломило видавшего виды посадника.
Князь литовский Довмонт просил принять его с дружиной и домочадцами на жительство в город, обещал оборонять Псков, как наследную вотчину, и не искать для себя ни пустых забав, ни тщеславных утех.
На псковскую сторону в последние годы явилось немало немцев, пруссов, шведов. А уж сколько прибыло беженцев из разграбленных татарами русских княжеств — не сосчитать! Человек в иноземной одежде — не диво для Пскова. На него не оглядывались прохожие, за ним не бегали уличные мальчишки, как это водилось в иных городах. Однако князь из чужих краев — такое Пскову было в новинку. Принять или нет? Новгородский посадник когда-то приветил варягов и тем умножил величие Новгорода. Может, и Пскову не будет худа от литовского изгнанника?
* * *
Деревни стали попадаться чаще, как всегда бывает, когда город близок. Довмонт приказал сделать привал около небольшого озера. Все принялись приводить себя в порядок. Так хотелось получше выглядеть перед псковичами, даром что судьбина выпала плохая — изгнанничество.
Довмонт тоже спешился, с удовольствием прошелся по зеленой мягкой траве. Отогнав рукой стаю юрких мальков, испил свежей воды из озера, омыл лицо, руки.
Отдыхая, дождался псковских бояр. Они подъехали в сопровождении трех десятков ратников.
Воевода соскочил с коня, чтобы не разговаривать с князем свысока, и не торопясь, чувствуя, что за каждым его движением наблюдают, двинулся навстречу Довмонту.
— То воевода, Давид Якунович, — успел прошептать Довмонту посадников сын.
Они встали друг против друга — рослый князь и приземистый воевода.
— Здоров будь, князь! — сказал Давид Якунович. — Вижу, дошли без потерь.
— И ты будь здрав, воевода! Примет нас город?
— Что попросишь — то и получишь: погостить ли, навсегда поселиться. Верь: ни тебя, ни людей твоих не обидим. Однако и на твою помощь надеемся.
Именно такие слова и желал услышать Довмонт.
— Хочу, чтобы ваш город стал моим домом. Не сомневайся, понадобится — отдам жизнь за Псков. И люди мои тоже. Спасибо за радушие, Давид Якунович. И воеводе были приятны услышанные слова. Однако насчет сомнения... как тут не сомневаться! Слишком много повидал на своем веку Давид Якунович. Не только иноземцы, а брат брата предавал, наводил на родной город чужое войско.
Для людей твоих место выделено, пусть строятся. И лес им будет, и камень. — Воевода посмотрел в сторону Довмонтова отряда. — Для баб с малыми детьми и сегодня крыши найдем, не звери. А тебя приглашает посадник. Коли не побрезгуешь — приходи.
* * *
Воины, стоявшие на сторожевых башнях, издалека заметили странный отряд. К городу двигались на лошадях дюжие молодцы. За ними шли, ехали в повозках бабы и дети. Все в иноземном, литовском платье. А впереди на прекрасном коне вороной масти выступал человек с золотой цепью на груди — знаком княжеской власти. Его сопровождали псковские бояре.
Дозорные сразу поняли, что люди эти совершили путешествие неблизкое: лица усталые, одежда в пыли, взгляды устремлены на городские ворота — откроются ли?
Город их, конечно, впустил.
Гаврило Лубинич распорядился, и беженцам выделили несколько больших изб. Тесновато, правда, но на первых порах сойдет. Иноземцы вели себя вежливо, уступчиво и псковичам понравились.
Князь с воеводой сразу отправился осматривать кром. Расположение крепости одобрил. Выгоднее места для нее найти было трудно. Первые жители возвели кремль там, где речка Пскова впадает в реку Великую. С трех сторон крепостные стены уходили в высокий обрывистый берег. За четвертой стеной и рвом находился посад.
Князь и воевода спустились со сторожевой башни. Воевода перекрестился на белокаменный Троицкий собор. Довмонт осторожно спросил:
— Не против ли правил вашей веры, если я со своей дружиной здесь окрещусь?
У Давида Якуновича отлегло от сердца. Смущало его, что в православном городе будет княжить язычник.
— Рады принять в нашу веру как братьев, — ответил он.
А вечером Довмонт и Лука сидели у посадника за званым ужином. Кроме них, в просторной избе собрались самые уважаемые псковские бояре и старейшины. Однако застолье, едва начавшись, прервалось. К избе подлетела пара всадников. Гаврило Лубинич, извинившись, вышел на крыльцо, а когда вернулся к гостям, лицо его выражало сильную тревогу.
— Вот так, гости дорогие, хотели мы об этом деле завести разговор попозже, да только время подгоняет.
— Так-таки выходят? — не сдержался и перебил отца Лубок Гаврилович.
Посадник остановил его взмахом ладони. Но сам с речью не поторопился. Похоже, подбирал слова, чтобы сообщить нечто важное. Наконец произнес:
Все твой недруг, князь, Герденя. Выходит на Леонтия.
Дядька Лука, православный по вере, на ухо объяснил Довмонту:
— Завтра Тимофей, стало быть, десятое июня, Леонтий же через восемь ден после Тимофея.
— Хорошо, хоть вовремя прознали. Неловко, князь, просить тебя с коня на коня, да, кроме твоей дружины, помочь нам некому, — сказал посадник.
— Лазутчики ничего не напутали? — уточнил дядька Лука.
— Люди верные.
— Мы готовы, — произнес Довмонт. — Уж коли напросился к чужому углу, изволь и дом защищать.
— Другого от тебя и не ждали, князь.
Воевода Давид Якунович предложил такой план: с утра объявить на вече о военной угрозе и за три-четыре дня собрать ополчение из ремесленников. Дружину же Довмонта поставить в засаду — люди заодно отдохнут от похода.
Бояре и старшины поддержали воеводу. Дело привычное — мало ли врагов к городу подходило! Правда, обычно посылали за помощью к новгородцам. Города друг друга выручали. Но тут дела складывались иначе.
Едва Давид Якунович умолк, все повернулись к Довмонту. Князь поднялся:
— Я так понял, от Полоцкой земли до Псковской по сухой погоде дней пять-шесть пути? Так стоит ли нам дожидаться Герденю в городе? Я бы по нему на его же земле ударил!
Идея была необычной, и не все сразу уразумели, в чем ее преимущество.
— К Гердене у меня особый счет, — пояснил Довмонт. — Лазутчики узнали, где он назначил сбор?
— За Полоцком, в охотницком урочище, — сказал посадник.
— Вот пусть они там и собираются. А мы по Полоцку ударим. И заставим их вернуться домой. Пускай они не посады псковских жителей жгут, а свои тушат. — Князь опустился на скамью.
Все повернулись к воеводе.
— Хорош план, да уж больно смел. И кто пойдет с тобой, князь? — возразил Давид Якунович. — Одной твоей дружины будет мало. Ну, я дам сотни три ратников, сам вместе с ними. А жители, они привыкли родные стены защищать, их на чужие земли никаким калачом не заманишь.
— Их и не надо, от них только помеха. Если же твои ратники готовы, так и я готов. Я бы и завтра вышел, но есть у меня причина для задержки.
— Завтрашний день так или иначе на сборы, — вставил степенной посадник. — А что у тебя за причина такая, князь?
Таврило Лукинич спросил с улыбкой, но Довмонт почувствовал, как бояре и старшины насторожились.
— Такая причина, что о ней неловко и заговаривать. Если бы не спешка, так и смолчал бы. Причина у меня и у дружины важная — хотим стать одной с вами веры.
Присутствующие заулыбались.
— Доброе решение, князь, — произнес посадник. — А то, пока ты говорил, я чего только не передумал.
— Если вы селите нас на своей земле, а мы ее хотим оборонять, нужно нам иметь доверие друг к другу, надо, чтобы во всем было согласие. А раз послезавтра уходим на бой, остается один день, завтрашний, чтобы креститься.
Вместе с князем в Троицком соборе крестились все его дружинники с домочадцами.
— При крещении душа человеческая обретает Господа, а тело — сосуд, в котором душа содержится, — как бы рождается заново, и потому следует принять тебе, князь, новое имя. Ныне день памяти святого Тимофея, сотворившего множество добрых дел, а потому советую тебе взять его имя. И будет он тогда твоим небесным покровителем, — наставлял Довмонта отец Кирилл. Слова были суровые, а звучали по-доброму, и смотрел священник на князя так, словно видел все его прошлые дни и будущие.
У народа литовского имелись свои боги. Род Довмонта, как и многие другие, поклонялся небесному громовержцу Перкунасу. Знающие люди утверждали, что Перкунас — тот же языческий бог Перун, которому некогда молились все славяне.
Литовские князья издавна женились на русских. И когда русская жена клала поклоны Христу, муж ей не мешал. Но сыновей, едва они начинали бегать, отдавал на воспитание мужчинам-язычникам. В памяти у Довмонта сохранились рассказы матери о подвигах Спасителя. Она даже в православный храм его приводила. Да и сам он несколько раз с любопытством туда заглядывал. Однако больше доверял Перкунасу. И зря: не уберег Перкунас его от несчастий.
После крещения дружинники с домочадцами тоже получили новые имена. Выйдя из храма, с трудом они окликали друг друга по-новому. Не все звукосочетания были удобны для литовского языка.
Ближе к вечеру Довмонт навестил мать. Та едва встала ему навстречу: обессилела после похода.
— Покажи-ка крестик, — попросила мать.
Довмонт тихо засмеялся и обнажил грудь. Мать перекрестила его.
— Да помогут тебе святые угодники. Евпраксию с детишками постарайся выручить. Спаси от этого ирода и сюда привези.
Княгиня Евпраксия, жена Гердени, приходилась ей родной сестрой.
содержание:
- Изгнанник
- Встреча
- Поход на Полоцк
- Войны
- Мирная передышка
- Осада
- Женитьба князя
- Последнее сражение
- Меч Довмонта — святыня Псковской земли
С древних времен лежал в лесу у звериной тропы громадный валун. Возможно, часто ходившие мимо него люди приметили, что камень облюбовали змеи: в теплый солнечный день они нежились на прохладной поверхности. Потому и назвали этот камень Змеиным. За ними и другие стали именовать валун Змей-камнем. А спустя два века сделался Змей-камень чем-то вроде пограничного столба, разделяющего русские земли и литовские. Граница не была прочерчена, но каждый народ о ней знал и старался не залезать в чужие угодья, жить, как и положено доброму соседу.
Потом звериная тропа превратилась в тракт, накатанную дорогу. По ней и двигался Довмонт с товарищами. Дойдя до Змей-камня, псковские бояре остановились для совещания.
— А не послать ли нам в город гонцов? — спросил князя Лубок Гаврилович.
О том же думал и Довмонт. А потому отрядил он вместе с пожилым псковичом и посадниковым сыном несколько своих дружинников, что отличались не только силой да храбростью, но и разумом. Лучше, если город приготовится к приходу его людей. Привыкший ко всему воин может заночевать хоть в чистом поле, но женам и малым детям нужен какой-никакой кров.
* * *
Случалось ли раньше на Руси такое, что творится теперь? Об этом размышлял степенной посадник Гаврило Лубинич, когда неожиданно в доме его появился дальний родственник Димитрий. Прибыл он из Литвы не ради безделицы, а с важным вопрошанием, которое поначалу ошеломило видавшего виды посадника.
Князь литовский Довмонт просил принять его с дружиной и домочадцами на жительство в город, обещал оборонять Псков, как наследную вотчину, и не искать для себя ни пустых забав, ни тщеславных утех.
На псковскую сторону в последние годы явилось немало немцев, пруссов, шведов. А уж сколько прибыло беженцев из разграбленных татарами русских княжеств — не сосчитать! Человек в иноземной одежде — не диво для Пскова. На него не оглядывались прохожие, за ним не бегали уличные мальчишки, как это водилось в иных городах. Однако князь из чужих краев — такое Пскову было в новинку. Принять или нет? Новгородский посадник когда-то приветил варягов и тем умножил величие Новгорода. Может, и Пскову не будет худа от литовского изгнанника?
* * *
Деревни стали попадаться чаще, как всегда бывает, когда город близок. Довмонт приказал сделать привал около небольшого озера. Все принялись приводить себя в порядок. Так хотелось получше выглядеть перед псковичами, даром что судьбина выпала плохая — изгнанничество.
Довмонт тоже спешился, с удовольствием прошелся по зеленой мягкой траве. Отогнав рукой стаю юрких мальков, испил свежей воды из озера, омыл лицо, руки.
Отдыхая, дождался псковских бояр. Они подъехали в сопровождении трех десятков ратников.
Воевода соскочил с коня, чтобы не разговаривать с князем свысока, и не торопясь, чувствуя, что за каждым его движением наблюдают, двинулся навстречу Довмонту.
— То воевода, Давид Якунович, — успел прошептать Довмонту посадников сын.
Они встали друг против друга — рослый князь и приземистый воевода.
— Здоров будь, князь! — сказал Давид Якунович. — Вижу, дошли без потерь.
— И ты будь здрав, воевода! Примет нас город?
— Что попросишь — то и получишь: погостить ли, навсегда поселиться. Верь: ни тебя, ни людей твоих не обидим. Однако и на твою помощь надеемся.
Именно такие слова и желал услышать Довмонт.
— Хочу, чтобы ваш город стал моим домом. Не сомневайся, понадобится — отдам жизнь за Псков. И люди мои тоже. Спасибо за радушие, Давид Якунович. И воеводе были приятны услышанные слова. Однако насчет сомнения... как тут не сомневаться! Слишком много повидал на своем веку Давид Якунович. Не только иноземцы, а брат брата предавал, наводил на родной город чужое войско.
Для людей твоих место выделено, пусть строятся. И лес им будет, и камень. — Воевода посмотрел в сторону Довмонтова отряда. — Для баб с малыми детьми и сегодня крыши найдем, не звери. А тебя приглашает посадник. Коли не побрезгуешь — приходи.
* * *
Воины, стоявшие на сторожевых башнях, издалека заметили странный отряд. К городу двигались на лошадях дюжие молодцы. За ними шли, ехали в повозках бабы и дети. Все в иноземном, литовском платье. А впереди на прекрасном коне вороной масти выступал человек с золотой цепью на груди — знаком княжеской власти. Его сопровождали псковские бояре.
Дозорные сразу поняли, что люди эти совершили путешествие неблизкое: лица усталые, одежда в пыли, взгляды устремлены на городские ворота — откроются ли?
Город их, конечно, впустил.
Гаврило Лубинич распорядился, и беженцам выделили несколько больших изб. Тесновато, правда, но на первых порах сойдет. Иноземцы вели себя вежливо, уступчиво и псковичам понравились.
Князь с воеводой сразу отправился осматривать кром. Расположение крепости одобрил. Выгоднее места для нее найти было трудно. Первые жители возвели кремль там, где речка Пскова впадает в реку Великую. С трех сторон крепостные стены уходили в высокий обрывистый берег. За четвертой стеной и рвом находился посад.
Князь и воевода спустились со сторожевой башни. Воевода перекрестился на белокаменный Троицкий собор. Довмонт осторожно спросил:
— Не против ли правил вашей веры, если я со своей дружиной здесь окрещусь?
У Давида Якуновича отлегло от сердца. Смущало его, что в православном городе будет княжить язычник.
— Рады принять в нашу веру как братьев, — ответил он.
А вечером Довмонт и Лука сидели у посадника за званым ужином. Кроме них, в просторной избе собрались самые уважаемые псковские бояре и старейшины. Однако застолье, едва начавшись, прервалось. К избе подлетела пара всадников. Гаврило Лубинич, извинившись, вышел на крыльцо, а когда вернулся к гостям, лицо его выражало сильную тревогу.
— Вот так, гости дорогие, хотели мы об этом деле завести разговор попозже, да только время подгоняет.
— Так-таки выходят? — не сдержался и перебил отца Лубок Гаврилович.
Посадник остановил его взмахом ладони. Но сам с речью не поторопился. Похоже, подбирал слова, чтобы сообщить нечто важное. Наконец произнес:
Все твой недруг, князь, Герденя. Выходит на Леонтия.
Дядька Лука, православный по вере, на ухо объяснил Довмонту:
— Завтра Тимофей, стало быть, десятое июня, Леонтий же через восемь ден после Тимофея.
— Хорошо, хоть вовремя прознали. Неловко, князь, просить тебя с коня на коня, да, кроме твоей дружины, помочь нам некому, — сказал посадник.
— Лазутчики ничего не напутали? — уточнил дядька Лука.
— Люди верные.
— Мы готовы, — произнес Довмонт. — Уж коли напросился к чужому углу, изволь и дом защищать.
— Другого от тебя и не ждали, князь.
Воевода Давид Якунович предложил такой план: с утра объявить на вече о военной угрозе и за три-четыре дня собрать ополчение из ремесленников. Дружину же Довмонта поставить в засаду — люди заодно отдохнут от похода.
Бояре и старшины поддержали воеводу. Дело привычное — мало ли врагов к городу подходило! Правда, обычно посылали за помощью к новгородцам. Города друг друга выручали. Но тут дела складывались иначе.
Едва Давид Якунович умолк, все повернулись к Довмонту. Князь поднялся:
— Я так понял, от Полоцкой земли до Псковской по сухой погоде дней пять-шесть пути? Так стоит ли нам дожидаться Герденю в городе? Я бы по нему на его же земле ударил!
Идея была необычной, и не все сразу уразумели, в чем ее преимущество.
— К Гердене у меня особый счет, — пояснил Довмонт. — Лазутчики узнали, где он назначил сбор?
— За Полоцком, в охотницком урочище, — сказал посадник.
— Вот пусть они там и собираются. А мы по Полоцку ударим. И заставим их вернуться домой. Пускай они не посады псковских жителей жгут, а свои тушат. — Князь опустился на скамью.
Все повернулись к воеводе.
— Хорош план, да уж больно смел. И кто пойдет с тобой, князь? — возразил Давид Якунович. — Одной твоей дружины будет мало. Ну, я дам сотни три ратников, сам вместе с ними. А жители, они привыкли родные стены защищать, их на чужие земли никаким калачом не заманишь.
— Их и не надо, от них только помеха. Если же твои ратники готовы, так и я готов. Я бы и завтра вышел, но есть у меня причина для задержки.
— Завтрашний день так или иначе на сборы, — вставил степенной посадник. — А что у тебя за причина такая, князь?
Таврило Лукинич спросил с улыбкой, но Довмонт почувствовал, как бояре и старшины насторожились.
— Такая причина, что о ней неловко и заговаривать. Если бы не спешка, так и смолчал бы. Причина у меня и у дружины важная — хотим стать одной с вами веры.
Присутствующие заулыбались.
— Доброе решение, князь, — произнес посадник. — А то, пока ты говорил, я чего только не передумал.
— Если вы селите нас на своей земле, а мы ее хотим оборонять, нужно нам иметь доверие друг к другу, надо, чтобы во всем было согласие. А раз послезавтра уходим на бой, остается один день, завтрашний, чтобы креститься.
Вместе с князем в Троицком соборе крестились все его дружинники с домочадцами.
— При крещении душа человеческая обретает Господа, а тело — сосуд, в котором душа содержится, — как бы рождается заново, и потому следует принять тебе, князь, новое имя. Ныне день памяти святого Тимофея, сотворившего множество добрых дел, а потому советую тебе взять его имя. И будет он тогда твоим небесным покровителем, — наставлял Довмонта отец Кирилл. Слова были суровые, а звучали по-доброму, и смотрел священник на князя так, словно видел все его прошлые дни и будущие.
У народа литовского имелись свои боги. Род Довмонта, как и многие другие, поклонялся небесному громовержцу Перкунасу. Знающие люди утверждали, что Перкунас — тот же языческий бог Перун, которому некогда молились все славяне.
Литовские князья издавна женились на русских. И когда русская жена клала поклоны Христу, муж ей не мешал. Но сыновей, едва они начинали бегать, отдавал на воспитание мужчинам-язычникам. В памяти у Довмонта сохранились рассказы матери о подвигах Спасителя. Она даже в православный храм его приводила. Да и сам он несколько раз с любопытством туда заглядывал. Однако больше доверял Перкунасу. И зря: не уберег Перкунас его от несчастий.
После крещения дружинники с домочадцами тоже получили новые имена. Выйдя из храма, с трудом они окликали друг друга по-новому. Не все звукосочетания были удобны для литовского языка.
Ближе к вечеру Довмонт навестил мать. Та едва встала ему навстречу: обессилела после похода.
— Покажи-ка крестик, — попросила мать.
Довмонт тихо засмеялся и обнажил грудь. Мать перекрестила его.
— Да помогут тебе святые угодники. Евпраксию с детишками постарайся выручить. Спаси от этого ирода и сюда привези.
Княгиня Евпраксия, жена Гердени, приходилась ей родной сестрой.
---