В ИНСТИТУТЕ АРХЕОЛОГИИ

В конце 1958 года Юрия Павловича приняли наконец-то на работу научным сотрудником ЛОИА АН СССР. Он преобразился. Этому способствовали серьезная научная обстановка и дружный коллектив, но главное — появилась возможность заниматься псковскими темами. В марте 1963 года Юрий Павлович в одном из писем к Ю.И.Бродскому писал:

«...В филиале декор должен был соблюдаться и соблюдался — именно потому, что никто ничего не делал, и нужно было это скрывать под внешней видимостью какой-то деятельности. Пишущие машинки в машинописном бюро трещали взахлеб, люди сновали из комнаты в комнату с деловым видом, часто с папками и бумагами в руках, кучки сотрудников о чем-то оживленно разговаривали. А телефонных звонков и разговоров я никогда и нигде столько не слышал! Дозвониться туда было почти невозможно — от телефонов не отходили. О чем разговаривали — это уже покрыто мраком, но этот общий гул и треск на постороннего человека производил впечатление — казалось, в учреждении кипит работа. Начальство любило, когда сотрудники сидели и писали за своими столиками! Вид таких сотрудников, по мнению нашего начальства, убедительным образом доказывал, что в учреждении создаются очень важные для процветания Родины ученые труды...

Нужно сказать, что у нас там «работали» по 10 лет, не выпуская (даже для архива) ни одной строчки (кроме заявлений об отпусках и заявлений в местком о бесплатных путевках)...

В конце концов я озверел и стал на глазах у всех рисовать кое-что по Пскову, это было замечено. Если я в библиотеке читал книги о Пскове, то... тотчас докладывали по начальству, что «Спегальский занимается Псковом».

Но вот попал я в Институт археологии... Здесь никто никогда не думал и не мог думать о каком-либо втирании очков кому-то. Каждый заинтересован в своей работе. Обстановка совершенно другая, чем в филиале Академии архитектуры. Нет ни телефонных звонков, ни оживленных разговоров, полная тишина. Сотрудников мало — многие любят работать дома и приходят сюда только время от времени. Наша огромная комната (высота метров шесть) перегорожена щитами на отсеки. На полках вдоль стен, на шкафах — всюду коробки с археологическими коллекциями.

Я занял дальний от входа угол комнаты...

Здесь можно делать что хочешь: хочешь — пиши, хочешь — читай, хочешь — рисуй, хочешь — спи, хочешь — лежи на диване! Никто не видит, да очень часто, кроме меня, здесь нет ни души. И вот, хоть верь, хоть не верь, за три года я ни разу не прилег на диван! Никто не проверяет, чем я занимаюсь, да и не может этим интересоваться, — у всех свои дела, каждый занят по горло своей работой! Но здесь настолько хороша обстановка для работы, что я дорожу служебным временем более, чем каким-либо другим, не позволяю себе терять его. Я могу не являться в институт три дня в неделю, но обычно я все же не хожу туда только по воскресеньям, когда туда все равно не пустят...»



Я в то время работала в Музее монументальной скульптуры и одновременно читала лекции посетителям Некрополя Александро-Невской лавры.

Однажды на улице Желябова меня кто-то окликнул. По противоположной стороне улицы маршировали новобранцы, высокий блондин впереди махал мне красным флажком. Перебежав дорогу, он остановился передо мной с радостной улыбкой.

— Ольга Константиновна, — сказал он, переступая с ноги на ногу, — я так рад, что увидел вас! Ваши уроки по рисунку и живописи я вспоминаю с большим удовольствием.

Это был один из тех способных учеников, который в училище удирал раньше времени с экскурсий. Сияющее благодарностью лицо было так искренне, что нельзя было не поверить ему, и на душе у меня потеплело.



Летом 1959 года мы с Юрием Павловичем поехали с Галицко-Волынской археологической экспедицей, которую возглавлял Михаил Константинович Каргер. Раскопки начались около Шепетовки. Полчища Батыя, двигаясь из Киева на запад, смели и сожгли на своем пути древний город, уничтожили население. Археологи находили остатки жилых построек, предметы быта, утварь и множество скелетов людей и животных. Печальные курганы возвышались уже на территории Городища!..

Были обнаружены останки защитника города костная масса, спекшаяся в огне воедино с железной кольчугой.

Найдены также шлем, меч, конская сбруя и богатый клад драгоценностей из золотых пластин.

Несмотря на жару, порой до сорока градусов, и отсутствие воды, археологи работали не жалея сил. Казалось, лишь Михаила Константиновича Каргера не донимала жара. Он поражал своей одержимостью в работе, требовательностью к себе и к своим подчиненным. Его неутомимая энергия подчас давила на окружающих. Одни, не выдержав, роптали за его спиной, другие изо всех сил тянулись за «шефом» (так его называли здесь). Но были и такие, которые противопоставляли его безоговорочному нажиму свою волю. К ним принадлежал Юрий Павлович. Таких Каргер недолюбливал, хотя старался это скрыть.

Однако незаурядные организаторские способности Михаила Константиновича восхищали всех. Он умело сочетал разведывательные поездки по Галицко-Волынской земле с экскурсиями, которые разнообразили утомительные работы на раскопе.

15 августа Михаил Константинович объявил о завершении работ на Городище и переезде на новое место. Найденный материал был спешно обработан и упакован в ящики для отправки в Ленинград. А экспедиция переехала в город Жовтень Станиславской области.

Осели мы в трех километрах от городишка Жовтень, в селе Побереже. На горизонте виднелась высокая гора с плоской вершиной, на которой хранились остатки круглого храма XIII века, найденные Михаилом Константиновичем. Там мы и продолжали раскопки.

Гуцулы относились к нам хорошо, особенно к Юрию Павловичу. Странно, но внешним обликом он стал походить на них. Белую вышитую рубашку он заправлял в брюки и туго перетягивался ремнем. Широкополая шляпа и высокие сапоги еще более увеличивали его сходство с местными мужиками.

Вскоре экспедиция снова переменила место. Теперь мы отправились в город Галич и, не доехав до него восемь километров, остановились в селе Крилос — здесь когда-то стоял древний Галич.

Центр села окружал высокий вал. С него открывались зеленые просторы. На краю села высился белокаменный собор XVI века. Рядом с собором сохранилась каплица (часовня) XIII века. И то и другое, по мнению Юрия Павловича, искажено перестройками. Здесь же был раскопан Успенский собор. Из летописи известно, что был тут и храм Спаса, и дворец, но обнаружить их нам не удалось. Каргер нашел много рельефных майоликовых плиток, предназначавшихся, как он предполагал, для украшения дворца галицких князей.

Затем экспедиция отправилась в Черновцы.

В городе Косове мы познакомились с чудесным мастерством местных художников-керамистов. И когда оставалось совсем близко до Закарпатья, шеф распорядился повернуть обратно.

И вот уже все археологические находки, сделанные в селе Крилос, подготовлены к отправке. Экспедиция отправлялась в «плавучее турне» — беглые разведывательные раскопки. В связи с тем что у нашего «пегаса» сломалась ось и Юрий Павлович был занят ремонтом машины, Каргер разрешил ему возвращаться домой. Я очень обрадовалась.

Вечером мы пошли к шефу прощаться. Еще издали увидали его грузную фигуру на пороге хаты. Возле него стояло ведро с водой и лежала груда изразцов, которые он тщательно мыл, орудуя небольшой жесткой щеточкой.

Впоследствии мы познакомились с Михаилом Константиновичем ближе. Вне службы он был оживлен и весел, остроумно шутил и имел незаурядный артистический талант.



Вернувшись с раскопок, Юрий Павлович с группой археологов был направлен в колхоз к Онежскому озеру копать картошку. Он впервые побывал на русском севере и был покорен его удивительной природой. В письме ко мне он писал:

«...Когда мы наконец доехали до колхоза и я вышел из машины, то был поражен красотой пейзажа и оставшихся еще (хоть и сильно потрепанных) старых деревенских построек, а вернее — сочетанием того и другого.

Увидел я старейшую деревенскую церковь. Хоть и сильно попорчена она, но какой силуэт, какая красота! И какой-то особый северно-русский характер. Суровость. Сила!

Напротив церкви — большой дом, сильно испорченный, но и он производит сильное впечатление. Огромные свесы крыши, балкончик, большие двойные и тройные окна. Все это так поставлено, что не верится, что это не декорация, — настолько все стоит на месте, и так, что никакой художник лучше не мог бы поставить.

Рядом озеро — большое, холодное, суровое, с глыбами камней и валунами по берегам. Между изб я заметил у берега какой-то старый амбар и баньку — тоже уже попорченные. Но они так поставлены и сами таких пропорций и рисунка, что когда смотришь на них, то забываешь, что ты не в театре на каком-нибудь «Пер Гюнте», а в деревне на берегу озера.

Поразительно не только, что все это очень красиво, а то, что преисполнено определенного духа! Вот теперь только я понял, что это за дух! Так определенно и сильно он выражен в этих старинных постройках.

Я, конечно, прекрасно знаю северные русские церкри и избы по литературе, по рисункам, фото и т. д., но пока не увидел их в натуре, не очень чувствовал всю красоту этой архитектуры, а вернее (гораздо вернее сказать) той жизни, отголоском которой осталась эта архитектура.

Сразу вспомнились былины, старинные северные песни и обычаи старинные северно-русских людей.

Посмотрев на эти памятники, я еще понял, в чем разница между памятниками живыми еще и памятниками совсем мертвыми. Эти памятники, которые я здесь увидел, искалечены, и все же, даже в искалеченном виде, они говорят о той жизни, которая их породила, и о духе, проникавшем всю ту жизнь. А в Коломенском мы видели памятники целые и реставрированные, но они не говорили о духе и о жизни — они были все же мертвыми.

Теперь я понял, в чем расхожусь с моими «скопскими друзьями». Им нужно омертвить псковские памятники, а я хотел их сделать живыми.

Здешние деревенские постройки живут потому, что они стоят в окружении остатков прежнего...»



Интересная работа в ЛОИА, поездки в археологические экспедиции, новые впечатления — ничто не могло отвлечь Юрия Павловича от постоянной тревоги о памятниках псковской архитектуры. После каждой поездки в Псков он искал возможность оказать помощь в сохранении и реставрации памятников Пскова.

В это время дела в Пскове были настолько плохи, что в городе даже закрыли реставрационную мастерскую.

Юрий Павлович был откомандирован туда, чтобы на месте уточнить положение вещей.

Вернувшись из Пскова, Юрий Павлович выступил на секции ЛОСА с докладом «О состоянии охраны и реставрации памятников в городе Пскове» (1). Он подчеркнул необходимость тщательного сбережения того, что осталось от памятников истории и культуры, и их глубокого изучения в целях создания научно обоснованной теории архитектурного творчества.

— Архитектура — это такая область деятельности, — говорил он, — в которой неправильный ход мыслей всегда выражается в непроизводительной затрате материальных средств. Легкомысленное отношение и примитивный подход к освоению, архитектурному наследию уже обошлись нам недешево. Нельзя не признать печальным недоразумением уничтожение памятников русского народного творчества в нашей стране, в наше время. Судьба памятников Пскова в этом отношении исполнена подлинного трагизма.

Докладчик прочитал длинный список памятников, уничтоженных полностью. К этому списку добавил перечень гибнущих памятников, которые следовало немедленно спасать.

— Территории заповедников хаотически застраиваются, в лучшем случае — сараями, в худшем — огромными каменными домами в непосредственной близости от памятников, никакого благоустройства на этих территориях не проводится.

Для иллюстрации сказанного были продемонстрированы фотографии этих территорий. Ю.П.Спегальский дал характеристику работ на ряде объектов, выполненных за тринадцать лет Псковской реставрационной мастерской. Критика этих работ была объективной и конкретной, по каждому объекту.

Юрий Павлович предложил ЛОСА организовать обследование псковских памятников и проанализировать работу реставрационной мастерской, провести фиксацию и исследование всех памятников Пскова, которые находятся в аварийном состоянии.

Заканчивая выступление, он сказал: «При сложившемся положении недостаточно дать мастерской денежные средства, материалы и технику. Нужно в корне изменить негодные методы работы, переучить заново кадры мастерской, сломать успевшие сложиться порочные традиции. Как это ни трудно, но это необходимо сделать, иначе погибнет ряд ценнейших памятников... Фиксация этих памятников должна быть выполнена не студентами, а квалифицированными архитекторами... Надо в корне перестроить само руководство реставрационными работами в Пскове».

Общественная комиссия ЛОСА, направленная Центральным правлением СА СССР, выехала в Псков и убедилась в верности фактов, приведенных в докладе Ю. П. Спегальского.

Однако в дальнейшем по неизвестным причинам у общественности ЛОСА угас интерес к вопросам охраны памятников Пскова. Начатое дело до конца не довели. О докладе Юрия Павловича стало известно в Пскове, что усилило неприязнь к нему псковских архитекторов.

Тогда Юрий Павлович решил сам, своими силами, провести обмеры аварийных памятников. Все отпуска были посвящены этой работе. Мы ползали по темным подвалам и чердакам с рулеткой, занимаясь тщательными обмерами. Я решила завести «Дневник обмеров псковской архитектуры». Привожу несколько записей из этого дневника.

«17 июля 1960 года.

Стоит жара. Душно. А в подвалах древних домов сыро и холодно. Но они сохранили следы старинных построек 300—400-летней давности.

В подвалах Первого дома Подзноевых (жилого памятника начала XVII века) в центре — огромной мощности столб, от которого щупальцами ползут вверх, в разные стороны темные своды. Линии сводов неровны. Стены влажные. От прикосновения к ним плита осыпается. Вверху, в сводах, глубокие трещины. Кладка выпучилась и грозит обвалом. Вход в подвал приперт остатками железных ворот XVII века. Здание числится аварийным. Памятник подлежит слому.

В средней части дома подвал засыпан. Для того чтобы представление было полным, необходимо откопать засыпанную часть подвала. Уцелевшая часть здания над засыпанным подвалом грозит обрушением. Одна стена отошла и приперта не внушающими доверия подпорами.

После тщательного обмера подвалов Первого дома Подзноевых был проведен и внешний обмер сохранившихся частей памятника. То же Юрием Павловичем было проделано и на Втором доме Подзноевых. Эти обмеры имели очень важное значение, так как в дальнейшем верхние части памятников были снесены без всякой предварительной фиксации их частей (2).

19 июля 1960 года.

Мы находимся над той частью подвала Первого дома Подзноевых, где стоит мощный красавец столб. Здесь над ним раскинулась огромная древняя палата. Сейчас от нее остались только дdе стены да клочок земли, поросший высоким бурьяном. На остатках стен Юрий Павлович читает следы былой архитектуры. Он показывает мне следы распалубок сводов, четкие абрисы двух ниш и между ними следы очень большого проема, в 3 метра шириною. В руках его лопатка для монтировки шин. Он орудует ею очень ловко. За новой тонкой кирпичной стеною вдруг открывается чудесное старинное окно XVII века. Оно почти квадратных пропорций, глубоко сидит в кладке, обрамлено деревянной профилированной колодою. Сохранилась и его решетка. Подоконник широкий, гладко оштукатуренный. Все это и еще целый ряд следов, обнаруженных Юрием Павловичем, он тщательно обмеряет, зарисовывает и фотографирует.

21 июля 1960 года.

Мы продолжаем обмерять наружные стены домов Подзноевых. В некоторых местах стены превратились в сплошные развалины и обмер затрудняется. Юрий Павлович помнит, когда со стороны двора к Первому дому Подзноевых примыкала галерея с крыльцом. Крыльцо было на отлете. До сих пор остались его следы.

Высоко, на развалинах, покоятся кошки. Они напоминают химеры на соборе Парижской богоматери. Так они неподвижны и многообразны в своих позах.

27 июля 1960 года.

Первое посещение Снетогорского монастыря.

Высоко на берегу Великой раскинулся Снетогорский монастырь. Вековые деревья окружают его со всех сторон. В центре — собор XIV века. Собор хранит в себе фрески. Сохранились отдельные замечательные живописные куски. С них смотрят строгие аскетические лики святых.

Сегодня мы приехали сюда на обмеры трапезной монахов, созданной еще в 1318 году! Теперь это древнее здание занимает детский санаторий. Облачившись в белые халаты, мы приступаем к обмерам помещения. Трапезная перекрыта цилиндрическими сводами с подпружными арками. В центре мощный столб, который делит ее на две половины. Из трапезной мы выходим в коридор. Стены так могучи, что Юрий Павлович с полным основанием считает, что в них сделаны дополнительные помещения. Однако раскрыть и посмотреть теперь ничего нельзя. Из коридора — древний проход в следующие помещения. Они также перекрыты цилиндрическими сводами с подпружными арками.

Юрия Павловича интересует подвал. Когда нам удалось туда проникнуть, то там нас ожидало разочарование. Во время войны весь подвал был перестроен немцами: сеть малых каморок с железными дверьми, толстые черные трубы с отдушинами выглядят огромными свернувшимися удавами, которые заползли сюда да так здесь и остались. Само здание в одной его части снаружи тоже подверглось немецким переделкам: устроена открытая лоджия с угловым бочонко-образным столбом.

Удрученные, выходим из подвала, но Юрий Павлович не оставляет надежды подвал обмерить. Значит, надо приехать сюда еще раз.

28 июля 1960 года.

Мы снова отправляемся в Снетогорский монастырь. С нами Сергей Александрович Цвылев — пожилой человек, сохранивший до семидесятилетнего возраста свой своеобразный шарм. У него лысоватый череп и пышная холеная борода — волосок к волоску. Борода серебристого тона, внизу ровно подстриженная. Она придает ему внушительный, патриархальный вид. В ней, как мне кажется, вся его сила эстетического воздействия на окружающих людей. Мысленно я снимаю бороду с его лица и тотчас спешу вернуть ее назад, на место. Потому что невозможно лишить это лицо его прекрасной бороды — атрибута огромной внешней выразительности.

Свое широкое коричневого цвета пальто, изрядно поношенное, но гармонирующее по тону с общей гаммой его костюма и шляпы, он носит небрежно наброшенным на плечи, и оно кажется дорогим плащом, драпирующим его высокую статную фигуру. Из-под блестящих стекол очков глядят живые темные глаза. Голос у него низкий, приятного тембра. Он тонко воспитанный человек и умеет держать себя с людьми.

Сегодня Сергей Александрович не курит. Я уже привыкла к тому, что над его головой фимиамом клубится дым. Мятные конфеты заменяют курево. Он галантно угощает меня.

Уже на 2-м километре от города открывается романтический вид на излучину реки Великой с огромной плитной стеной — скалою. На ней высоко стоит монастырь.

У самой дороги — маленькая часовенка конца XVIII века. Современные псковские реставраторы почему-то восстановили ее детали в духе XVII века. Сергей Александрович шутит:

— Хороший ветряничек для псковичей.

Как ни грустно, но его слова близки к истине. Как много памятников загажено людьми! Даже охранные доски не служат тому препятствием.

«Пегас» с трудом берет крутую горку. И вот мы в монастыре. Мы отправляемся на обмеры, а Сергей Александрович остается в машине.

В подвале темно, на полу лужи воды. Обмеры приходится вести, освещая свечой темные углы. По ходу работы я с удовлетворением отмечаю способность Юрия Павловича разобраться в хаосе надстроек, нагроможденных немцами в древней архитектуре подвала, и без труда извлечь ядро русской старины. И вот уже в его альбоме возникает абрис плана, разумно построенного древними домовитыми псковичами. Как грязная нелепая шелуха отпадают немецкие надстройки: каморки, коридоры, сеть вентиляционных и обогревательных труб, отдушин — целый ассортимент спасательных средств при долгом отсиживании во время войны. По длинной узкой лестнице выбираемся наружу. Я глубоко вдыхаю свежий воздух прекрасного дня. Звенит небо от пенья птиц. Полыхают отсветами солнца деревья. Как хорош этот мирный день! И как хорошо жить на свете!!!

Сергея Александровича мы застаем в полудремотном состоянии. Вокруг его головы снова клубится дым.

31 июля 1960 года.

В 1701 году Петр Великий, находясь в Пскове, останавливался в доме Ямского. Вблизи его дома сам посадил дуб. Дом Ямского стоял высоко на горе, окруженный цветущими липами, из его окон и с балконов открывалась широкая, необыкновенной красоты панорама на кремль, реку Пскову и ее окрестности. Когда Петр I строил укрепления и приказал засыпать землею церкви, Ямской упросил его оставить незасыпанным придел церкви, стоящей рядом с его домом, в которой он любил молиться. Петр исполнил его просьбу. Сегодня на том месте, где была церковь,— холм, проросший травою и высоким бурьяном. От придела остались развалины. Дуб Петра стоит с ободранной корою. Он гибнет. В этом году на его сучьях не было уже ни одного листочка. Дом Ямского исчез. На его месте стоит низкое, длинное, барачного типа здание.

И все же Юрий Павлович находит то, что осталось от дома Ямского, его прекрасной архитектуры,— это подвалы.

Долго разыскиваем кладовщицу. Наконец она открывает нам двери в подвал. И вот раскрылся как-то особенно неожиданно прекрасно небольшой кусок чудесной псковской старины!.. Помещение перекрывает сильно растянутый сомкнутый свод. Тщательно, чисто и гладко сделаны распалубки: 4 по боковым стенам и 2 в торце. Средние распалубки сводов сильно расширены. В одной из них замурованный вход. Под средние распалубки, как отмечает Юрий Павлович, позднее подведены тяжелые контрфорсы и круглый столб в диаметре около двух метров, подпирающий своды потолка. Три древних окошечка, забранные решетками, освещают подвальное помещение. В торце подвала установлены три огромных глубоких чана — вероятно, сделаны немцами неизвестно для каких целей.

Во время обмеров Юрий Павлович совершает виртуозные переходы по кромкам этих чанов. Малейшее неосторожное движение и можно сорваться на каменное дно гигантских котлов.

За замурованным входом еще одно подвальное помещение, тоже со сводами и арочными окнами. Оно все черно от копоти. Позднее здесь была кузница. Горн еще стоит и поныне.

1 августа 1960 года.

Подвалы еще одного древнего дома. Кому принадлежал он? Следы утеряны. Дом сильно перестроен. В настоящее время в нем помещается городской суд. Подвал под домом огромный. В той части, где мы находимся,— два помещения. Они заложены дровами. Имеется вход в следующее помещение. Вход замурован. Проникнуть через него — этап нашей будущей работы.

Обмеряя внутреннюю поперечную стену, опытный глаз исследователя отмечает: внутренняя стена толще наружной — вероятно, внутри нее что-то есть?! Быстро разбираем дрова и находим замурованный проем в виде арки.

С нами завхоз (ему поручено нас сопровождать) — человек маленького роста, хромой, с красным лицом, на котором ярко живут круглые, цвета небесной лазури глазки.

Нужно раскрыть проем. Завхоз колеблется. Тогда Юрий Павлович рассказывает случай из своей практики. Однажды им был раскрыт замурованный тайник, в котором оказалось несколько бутылок пива 300-летней давности.

Хромой завхоз с неожиданной для него быстротой тащит огромный тяжелый лом и с заметным нетерпением ожидает результатов исследования. «Пиво — пополам!» — говорит он и смеется.

Юрий Павлович полагает, что найдет лестницу внутри стены, ведущую в верхнее помещение. «А может быть, лестница пойдет вниз — в подземный ход»,— думаю я.

Пока Юрий Павлович орудует ломом, снимая тяжелые каменные плиты, мы ожидаем с завхозом результатов вскрытия. Он ждет пива, я — подземелье.

Юрий Павлович в свежих, только что отглаженных мною белой рубашке и брюках постепенно вползает в черную грязную дыру. Снаружи уже остались только ноги, скоро и они исчезли в загадочном тайнике.

До нас глухо доносится его голос: «Здесь лестница, ведущая в верхнее помещение...
— Бутылка! — снова слышится возглас Юрия Павловича.
Завхоз сияет. Из-под круглой соломенной шляпы глаза-буравчики жадно сверкают.
— С чем бутылка?! — кричит он.

Юрий Павлович вносит поправку:
— Не бутылка, а нижняя часть бутылки. На дне ее имеется год — «1878»!

Завхоз явно огорчен. Нет и подземелья,— огорчена и я.

Наконец Юрий Павлович вылезает из пролома. Все, что на нем было белого, стало черным. Шляпа сплюснулась и покрылась серой с зеленью плесенью, В руках у него донышко от бутылки.

В следующем помещении снова заделанная плитами арка. Вот уже сняты две плиты и из образовавшегося отверстия стал виден слабо пробивающийся свет. «Откуда свет?» — недоумевает завхоз. В этом тайнике крошечное оконце, и все небольшое помещение заложено сеном. «Возможно, кто-нибудь скрывался здесь во время нашествия немцев и через оконце ему подавали питье и пищу»,— предполагает завхоз.

Вскоре Юрий Павлович вылезает наружу и предстает весь опутанный сухой пыльной травой. Она свисает бахромой с полей его шляпы. Даже в полумраке я вижу, как сияют его глаза. Он счастлив. Его предположения то и дело подкрепляются фактами. Он делится со мною своими мыслями. Мы вылезаем из подвала и сразу окунаемся в пекло. На улице 30 градусов жары.

Сегодня воскресенье. Но мы продолжаем свою работу.

Юрий Павлович наметил обмерить остатки древнего дома на улице Гоголя.

Уже накануне наша «экспедиция» была снаряжена всем необходимым: альбомы, рулетка, фотоаппарат, лопаты, лом и большой железнодорожный фонарь, который притащил откуда-то наш постоянный помощник Егор.

И вот мы на месте. Но что это?! Ни развалин дома, ни подвалов — все сровняли с землей ревностные строители нового Пскова!

Обескураженные, мы едем в Любятово. Там старинная церковь, которая интересует Юрия Павловича.

Дьякон этой церкви, по словам Егора, его приятель. Они знакомы с детства. Дьякон Егора называет «Жоржиком». Егор же, как выясняется, не знает имени своего приятеля.

Дьякон встречает нас приветливо. Он очень бледен. Глаза красные. Правая рука перевязана бинтом. На нем черная ряса и черная бархатная скуфейка.

Позднее приходит и сам священник, в белой рясе и с седыми прядями волос по плечам... Он кряжистый и крепкий, несмотря на свои семьдесят семь лет. На лице его маленькие, но очень живые серенькие глазки. От него сильно пахнет водочным перегаром.

Он рассказывает нам, что является бывшим партизаном. «Бывший партизан» — проходит лейтмотивом через всю его беседу.

Нас ведут внутрь храма, показывают древние иконы. Их мало, но те, что есть, прекрасны. Особенно хороша выносная икона, изображающая богоматерь с младенцем.

В стене находится плита захоронения. На ней надпись древнеславянской вязью. Она сильно попорчена и частично утрачена. Священнослужители просят Юрия Павловича разобрать надпись и выяснить имя усопшей.

— Там «покоится Татьяна, дочь Моисеева»,— говорит Юрий Павлович.

Изнутри древней части храма, в сводах, Юрий Павлович неожиданно обнаруживает основания барабанов боковых главок. Стало быть, церковь была пятиглавою. Необходимо провести фиксацию. Юрий Павлович вместе с Егором поднимаются по приставной лестнице на чердак церкви. Туда можно проникнуть через слуховое окно. Лестница коротка, и приходится делать акробатические движения, перебираясь через карнизы ярусов здания. Лестница очень неустойчива и в момент их подъема ползет по железной крыше вниз. Страшно смотреть. У меня замирает сердце. Священник стоит рядом и спокойным говорком изрекает: «Если богу не угодно, ни один волос не упадет с человеческой головы». В это время по лестнице лезет Егор. Лестница под ним ползет вниз. Егор судорожно цепляется за карниз. Его совершенно голая, лысая голова блестит на солнце. Я думаю: с такой головы действительно не упадет ни один волос.

Скоро Юрий Павлович с Егором спустились. Юрий Павлович доволен: нашел следы барабанов главок. Обмерил. Зарисовал».



ПРИМЕЧАНИЯ

(1) - Текст доклада хранится в научном архиве ЛОИА АН СССР (фонд Спегальского, № 78).

(2) - Нужно отметить, что после кончины Ю. П. Спегальского эти обмеры Первого и Второго домов Подзноевых (при их далеком от первоначального вида «восстановлении») были использованы работником Псковской реставрационной мастерской Б. А. Постниковым, но без ссылки на автора. Им также были использованы и обмеры описываемого ниже окна и опубликована Копия с этой работы Ю. П. Спегальского тоже без ссылки на автора.