Предчувствие: воспоминания о Юрии Павловиче Спегальском О.К.Аршакуни
ТРУДНЫЕ ГОДЫ
(окончание главы)
Летом Юрий Павлович стал уговаривать меня спать на улице.
— А где? Под кленом? — засмеялась я.
— В телеге.
Как и когда во дворе Мирожского монастыря, напротив окон нашего дома, очутился огромный рыдван, глубокий как Ноев ковчег? Его длинные оглобли были вздыблены к небу.
— Нет, это неудобно. Вообрази себе, утром заспанные и полураздетые будем вылезать из этой телеги.
Но Юрий Павлович не унимался. Каждый вечер он принимался уговаривать меня спать в телеге. Соблазнял зрелищем чистого вечернего неба с луной и звездами, а по утрам — рассветной зарей...
— Если нравится — иди и спи, — противилась я.
— Без тебя не могу.
«Спать в телеге» стало его навязчивой идеей. Из-за нее он нажил себе злейшего недруга — архитектора Клиневского. Этот человек только что приехал в Псков на работу. Высокий, узколицый, он ходил с унылым видом, сетуя каждому на то, что ему не дали жилье: даже спать негде! Юрий Павлович, случайно услышав эти жалобы, не удержался:
— Телегу во дворе видели?
— Ну и что?
— В ней спать хорошо.
Клиневcкий, не обладая чувством юмора, воспринял это как насмешку и затаил обиду. Вместе с инженером Гедике они стали сообща исподтишка вставлять палки в колеса, где только им удавалось. Юрию Павловичу было недосуг обращать на это внимание. Так много было работы, что он с трудом находил время для сна. Но все, что он делал, делал тщательно и с перспективой.
Вместе с тем, стремясь как можно скорее вывести из аварийного состояния наиболее искалеченные памятники, он, чтобы не тратить на строительство лесов время, средства и материалы, поднимался на вершины церковных сооружений верхолазным способом. Так им были восстановлены конструкции верхних частей Троицкого кафедрального собора (барабаны и главы), сделано дюралевое покрытие глав собора, которое сохранилось до сих пор!
Аналогичный метод работы был применен Юрием Павловичем на куполе Мирожского собора. Снарядом разворотило конструкции главы собора и ее покрытие. Конструктивные части главы Юрий Павлович изготовил сам. Затем они были подняты и установлены на место с помощью лишь одного рабочего-подсобника. Материал для покрытия главы — деревянный лемех — Юрий Павлович тоже заготовил сам, вручную. Работал увлеченно, не зная отдыха, своим вдохновенным трудом привлекая к этому делу немало добровольных помощников.
Восстанавливая верхние части церковных сооружений, он одновременно проводил изучение конструктивных и архитектурных особенностей покрытий и делал обмеры венчающих их частей. Кресты XVI—XVII веков представляли редкие прекрасные образцы русского народного прикладного искусства. (Теперь эти материалы находятся в ГАПО и используются и копируются работниками реставрационной мастерской.)
Я любила наблюдать, когда Юрий Павлович, вооружившись мастерком, работал на стене. Он учил своих подмастерьев искусству каменного дела. Многие памятники находились в бедственном состоянии, приходилось заниматься их консервацией.
— Как хотелось бы поскорее приступить к реставрации памятников! — говорил Юрий Павлович.
Но только в 1946 году он получил возможность приступить к реставрации храма Николы со Усохи, после того как вывел его из аварийного состояния. Тогда же он исследовал многие памятники и подготовил проекты их реставрации (1).
Занимаясь консервацией, Юрий Павлович старался восстанавливать первоначальные формы архитектуры. «Тем более что эта реставрация, — объяснял он, — обходится зачастую значительно дешевле». Вечерами, а иногда и по ночам Юрий Павлович разрабатывал детали проекта заповедников. Он настолько был занят, что не замечал закулисной возни своих недоброжелателей, среди которых оказались новый начальник Отдела по делам архитектуры Романов, архитекторы Клиневский и Гедике.
В ответ на предложение Юрия Павловича утвердить дополнительный охранный список выявленных им памятников, ценных по своему архитектурно-художественному значению, Гедике на заседании отдела заявил:
— Памятников в Пскове предостаточно. Зачем еще прибавлять их? Зачем, спрашивается, вообще сохранять все памятники? Вполне достаточно сохранить два-три, для памяти, а остальные можно и уничтожить.
Нашлись и другие, которые также ратовали за уничтожение «лишних» памятников и даже за массовую очистку территорий от «руин», то есть тех территорий, которые с их поврежденными памятниками вошли в архитектурные заповедники. Эти участки предлагалось занять под новое строительство.
Юрий Павлович выслушал всех, не спеша поднялся. Только бледность выдавала внутреннюю взволнованность и негодование.
— В наше время во всем мире города будут бурно развиваться и расти, — сказал он и пристально обвел глазами присутствующих, — появится масса громадных построек и совершенно новые планировки, ничего общего не имеющие со старой застройкой. А наследие архитектурное и градостроительное нужно сохранять. Наш век — век вообще всяких заповедников. В наше время оставляются в совершенно нетронутом виде огромные куски природы с их растительным и животным царством, целые острова с их животным населением и, конечно, охраняются участки старых городов, подчас весьма значительные. Другого решения этого вопроса быть не может — это единственный выход из положения, если, конечно, не становиться на путь стихийной, анархической застройки городов, вызывающей массовое уничтожение памятников архитектуры. Но такой путь — это уже пережитой этап, характерный лишь для первоначального периода капитализма. Теперь, в связи с ростом культуры, понимание ценности наследия прошлого возросло и укрепилось в огромной степени. Ценность того, что остается от глубокой древности, не меньшая, чем ценность недавно созданного, так как всякой ценностью надо уметь пользоваться, а это зависит уже от уровня культуры тех, кто владеет этой ценностью, и посему для непросвещенного глупого человека может быть абсолютно бесполезным величайшее в мире сокровище!..
Не обращая внимания на возникший шум, он продолжал:
— Изменяя и приспосабливая планировку Пскова к современным требованиям, нужно бережно отнестись к красоте Пскова и его памятникам, потому что то «кое-что», что осталось от древнего Пскова, имеет такую ценность и такую силу, что именно оно украшает и делает его Псковом. Псков для нас не просто населенный пункт. Это один из древнейших русских городов, памятник нашей истории. Героический город-борец, спасавший Россию от нашествий, город, в самые тяжелые для России века хранивший русскую культуру. Мы не можем равнодушно отнестись к нему и остаткам его искусства. Мы должны не только восстановить памятники Пскова, но и возродить красоту Пскова, чтобы он был именно Псковом, чтобы не померкла красота, ему одному присущая!..
Последние слова потонули в шуме.
Юрий Павлович продолжал говорить о том, что создание архитектурных заповедников в Пскове покажет наиболее ярко отношение к культурному наследию русского народа, наиболее сильно выразит преимущество советской охраны памятников и сделанные ею за последнее время успехи. Он доказывал, что задача, к осуществлению которой он стремится, будет способствовать общему расцвету социалистической культуры, укреплению и поднятию престижа СССР в деле охраны памятников (2).
Но его слова не доходили. Многие из присутствующих думали совсем иначе. Они выступали с идеей: уничтожить все памятники старины, оставив два-три «для колорита». Эту порочную мысль прикрывали теорией: старое не должно мешать новому. Идея Ю. П. Спегальского не нашла поддержки: «Спегальский хочет вернуть Псков в семнадцатый век, а мы хотим сделать его социалистическим!»
- Автор этой фразы относится к современным псковичам с большим презрением, - говорил Юрий Павлович.
Но, к сожалению, эта фраза возымела свое действие на некоторые умы.
Позднее, в 1958 году, вдали от Пскова и любимого дела, Юрий Павлович писал одному из своих псковских друзей Т.Т.Николаеву:
«...Теперь я вижу, что Вы не разделяете странного мнения о том, что я хотел «вернуть Псков к прошлому». Я даже считаю, что это было не мнение, а фраза. Но говорить можно все, а для проверки всяких фраз лучше всего вскрыть то, что за ними фактически следует.
Что же последовало на практике за словами о том, что «Спегальский хочет вернуть Псков к XV—XVII векам...»?
В 1947 году я предполагал заняться реставрацией «дома Яковлева». Был уже заготовлен материал для крыльца, вытесан камень для столбов, выкованы железные связи и т. д. Я считал нужным закончить реставрацию «дома Яковлева» и перейти от нее к реставрации примыкающего к этому дому «дома Сутоцкого». По этому плану должно было быть восстановлено крыльцо «дома Яковлева», вся его орнаментация, крыльцо «дома Сутоцкого» с галереей; реставрированы все их помещения, очищен и благоустроен двор, сделана ограда и ворота и оба здания переданы реставрационной мастерской для размещения конторы, проектной части мастерской, хранилища архитектурных фрагментов, обмеров и моделей постоянной выставки, которую я считал нужным потом превратить в музей архитектуры древнего Пскова.
Я убежден, как в том, что все перечисленное мне удалось бы осуществить в 3—4 года (при тех средствах, какие были в эти годы фактические), так и в том, что работы дали бы еще большой дополнительный материал, позволивший бы в дальнейшем эти работы продлить и расширить в направлениях, не все из которых даже можно сейчас предугадать... Так как рядом с этими зданиями расположен еще ряд бывших жилых зданий XVII века, естественно, встал бы вопрос и о их реставрации, а это дало бы в дальнейшем, года через 4, целый комплекс реставрированных дворов, а вместе с тем дало бы прирост площади, пригодной для использования. Тут уж поневоле нужно было бы подумать об осуществлении архитектурных заповедников, так как сделать входы в эти дворы можно было бы только в том случае, если были бы восстановлены бывшие здесь две улицы... Эти улицы до сих пор ничем не застроены, они просто огорожены и остались внутри квартала...
Я не знаю, сможете ли Вы мысленно представить себе всю эту картину, но я так и вижу все это и не раз уже в воображении своем гулял по этим улицам, дворам, палатам и хоромам... Я ходил мысленно по дворам, каждый из которых представлял собой законченный архитектурный комплекс, поднимался по крыльцам, входил в обширные светлые палаты, в просторные хоромы и т. д.
Но, заметьте, я никогда при этом не встречал своем воображении купцов XVII века, или членов их семьи, или дворовую челядь, мне всегда казалось, что дворы эти должны быть не завалены дровами, товарами и припасами, не быть грязными, должны быть вымощены плитами, иметь канализацию, быть обсажены деревьями, кустами цветов, что в палатах я вижу не пьяных купчиков, а выставку псковских художников или вновь открытый отдел музея, в наиболее обширных палатах слушаю самодеятельный хор или присутствую на собрании работников реставрационной мастерской...
Но попробую перейти теперь к тому, что дала деятельность так называемых поборников социалистического Пскова на практике. Сени и одну из палат «дома Яковлева» они разделили перегородками на мелкие клетушки, по клетушке у каждого окна. В эти сырые, полутемные, холодные, убийственно нездоровые, поневоле грязные и отвратительно безобразные клетушки понасовали людей (членов социалистического общества — этого не забывайте). Крыльца у дома нет, вместо него какой-то безобразный, не внушающий никакого доверия лаз, двор весь захламлен самыми примитивными уборными, сараями и совсем непонятными будками, сколоченными из чего ни попало. Кругом хлам и грязь.
На месте галереи и крыльца «дома Сутоцкого», которые были доломаны до конца «реставрационной мастерской» сразу после моего отъезда из Пскова, — щель за сараями, куда бегают «оправляться». Все это на фоне расположения руин «дома Сутоцкого», в которых кто-то обитает. Сходите-ка туда, и посмотрите-ка на все это, и зайдите вовнутрь, не поленитесь!
В XVII веке в первых трех каменных этажах люди не жили, так как считали негигиеничным жить в сырых помещениях, сложенных из плиты, а псковичи 1950-х годов живут в жалких, изуродованных остатках этих помещений, лишенных проветривания, хорошего отопления и освещения, перегороженных на мелкие клетушки! В XVII веке уборные были все же в здании, а теперь благодаря деятельности упомянутых товарищей люди бегают во двор!
Какие картины могут возникнуть в воображении, когда смотришь на этот фон? Уж никак в голову не полезут тут ни выставки, ни собрания, ни художественная самодеятельность! Что уж об этом говорить. Ведь и купца XVII века, самого захудалого, в такой обстановке не вообразишь никак в такой грязи?
И ради того, чтобы осуществить все это, мои «преемники» уничтожили многие следы и остатки старины в этом доме, никак их не зафиксировав и не отметив, и даже не заметив! Показали свою культуру они блестяще. И на все это пошли средства, которые предназначались на реставрацию, на приведение города в достойный вид. И как в дальнейшем будет исправлять все это? Не знаю! Исправить многое будет совсем невозможно, многое очень трудно, потребуется все ломать, все переделывать, а времени утечет до этого очень много! И кто будет переделывать? Где растет смена?..
Вот Вам пример, приведенный на одном памятнике или группе их, а таких еще много, таких примеров можно привести сколько хотите. И в конце концов, если все это продумать, то Вы убедитесь, что мои-то мысли были обращены в будущее, а не назад...»
Но вернемся к 40-м годам. Хитрая фраза сделала тогда свое дело. Защищать детальный проект планировки архитектурных заповедников Юрию Павловичу не пришлось. Его даже не пришлось излагать, кроме пояснительной записки, а ее, конечно, никто не читал. Споров никаких не было, и никто ничего не доказывал. В своем стремлении создать архитектурные заповедники Юрий Павлович в Пскове был одинок. «Архитектура — это зеркало жизни... Она отражает наиболее объективно и точно жизнь такой, какая она есть»,— как-то сказал Спегальский.
Его проницательность, прозорливость зодчего-градостроителя, видящего всю картину будущего в самом начале восстановления города после войны, — красоту Пскова, его планировку, а главное — органичное слияние старого и нового, — были не поняты и не приняты. Охранные зоны с их режимом особой застройки мешали тогда утилитарным задачам сегодняшнего дня. Так часто бывает, когда в ущерб большому перспективному делу идут на компромиссы, имеющие в дальнейшем тяжелые последствия.
Проект планировки с особыми зонами застройки и благоустройства не осуществлялся, неизвестно было даже, где он находился, но, по-видимому, им негласно пользовались для того, чтобы новые многоэтажные здания ставить как раз поперек тех улиц, которые были намечены проектом Спегальского к сохранению.
Только в 1968 году — в год возвращения Юрия Павловича в Псков и незадолго до его кончины — стали проектировать охранные зоны в Пскове. Юрий Павлович успел помочь новым проектировщикам своей консультацией. Были использованы и разработанные им материалы 40-х годов по архитектурно-археологическим заповедникам Пскова.
Однако проект, утвержденный в 1973 году, уже не мог охватить целиком того объема памятников из сокровищницы древнего города и явился лишь отголоском проекта планировки архитектурных заповедников 1945—1947 годов.
Многие памятники (главным образом гражданские) оказались к этому времени уничтоженными, а другие зажаты домами новой застройки. Старые улицы с прекрасными перспективами на историко-архитектурные памятники города в большинстве случаев перестали существовать. Если в 40-х годах дело можно было осуществить без единого сноса, то через 20—30 лет оно невероятно осложнилось, а в некоторых случаях стало просто неосуществимым.
И Ю. П. Спегальский предвидел это уже в 50-х годах. В ответ на письмо все того же псковича Т. Т. Николаева, сетовавшего на то, что реализация заповедников Юрия Павловича в 40-х годах не состоялась и что он, Спегальский, «потерпел неудачу», Юрий Павлович в своем письме от 13.6.1958 года ответил:
«...Я считаю, что Ваши слова о том, что я «потерпел неудачу» и что это было «столь печально» для меня, освещают не ту сторону, которую важно было бы осветить.
Мои неудачи в этом вопросе не имеют значения. Неудачу в данном случае потерпел Псков, и ее плоды едва ли когда-либо в должной мере удастся исправить. Хаос и архитектурные неурядицы в старой части города вредны в одинаковой степени и памятникам, и новой застройке. На территориях, где потом неизбежно должен будет расти новый Псков, будет еще много ущерба — материального и морального...»
Осталось добавить, что позже большинство из тех, кто противился проекту Ю.П.Спегальского, так или иначе были отстранены от работы по охране памятников Пскова. Жизнь доказывала свое. Люди равнодушные, чуждые национальной культуре, мало заинтересованные делом, которым они призваны были заниматься, не годились для деятельности, которая требовала обширных научных знаний, гражданской смелости и подлинной любви к истории и культуре своего народа.
...А пока поздней осенью 1947 года мы возвращались в Ленинград. Ехали на грузовой машине в густой, почти непроницаемой пелене тумана. Казалось бы, надо радоваться: кончилась беспокойная жизнь, но на душе было смутно.
Прошел еще один этап нашей жизни. Этап большой, напряженной работы и неоправдавшихся надежд.
Юрий Павлович всю дорогу молчал...
ПРИМЕЧАНИЯ
(1) - Проекты реставрации Ю. П. Спегальского находятся в ГАПО.
(2) - Полный текст этого выступления хранится в научном архиве ЛОИА АН СССР (фонд Спегальского, № 78).
(окончание главы)
Летом Юрий Павлович стал уговаривать меня спать на улице.
— А где? Под кленом? — засмеялась я.
— В телеге.
Как и когда во дворе Мирожского монастыря, напротив окон нашего дома, очутился огромный рыдван, глубокий как Ноев ковчег? Его длинные оглобли были вздыблены к небу.
— Нет, это неудобно. Вообрази себе, утром заспанные и полураздетые будем вылезать из этой телеги.
Но Юрий Павлович не унимался. Каждый вечер он принимался уговаривать меня спать в телеге. Соблазнял зрелищем чистого вечернего неба с луной и звездами, а по утрам — рассветной зарей...
— Если нравится — иди и спи, — противилась я.
— Без тебя не могу.
«Спать в телеге» стало его навязчивой идеей. Из-за нее он нажил себе злейшего недруга — архитектора Клиневского. Этот человек только что приехал в Псков на работу. Высокий, узколицый, он ходил с унылым видом, сетуя каждому на то, что ему не дали жилье: даже спать негде! Юрий Павлович, случайно услышав эти жалобы, не удержался:
— Телегу во дворе видели?
— Ну и что?
— В ней спать хорошо.
Клиневcкий, не обладая чувством юмора, воспринял это как насмешку и затаил обиду. Вместе с инженером Гедике они стали сообща исподтишка вставлять палки в колеса, где только им удавалось. Юрию Павловичу было недосуг обращать на это внимание. Так много было работы, что он с трудом находил время для сна. Но все, что он делал, делал тщательно и с перспективой.
Вместе с тем, стремясь как можно скорее вывести из аварийного состояния наиболее искалеченные памятники, он, чтобы не тратить на строительство лесов время, средства и материалы, поднимался на вершины церковных сооружений верхолазным способом. Так им были восстановлены конструкции верхних частей Троицкого кафедрального собора (барабаны и главы), сделано дюралевое покрытие глав собора, которое сохранилось до сих пор!
Аналогичный метод работы был применен Юрием Павловичем на куполе Мирожского собора. Снарядом разворотило конструкции главы собора и ее покрытие. Конструктивные части главы Юрий Павлович изготовил сам. Затем они были подняты и установлены на место с помощью лишь одного рабочего-подсобника. Материал для покрытия главы — деревянный лемех — Юрий Павлович тоже заготовил сам, вручную. Работал увлеченно, не зная отдыха, своим вдохновенным трудом привлекая к этому делу немало добровольных помощников.
Восстанавливая верхние части церковных сооружений, он одновременно проводил изучение конструктивных и архитектурных особенностей покрытий и делал обмеры венчающих их частей. Кресты XVI—XVII веков представляли редкие прекрасные образцы русского народного прикладного искусства. (Теперь эти материалы находятся в ГАПО и используются и копируются работниками реставрационной мастерской.)
Я любила наблюдать, когда Юрий Павлович, вооружившись мастерком, работал на стене. Он учил своих подмастерьев искусству каменного дела. Многие памятники находились в бедственном состоянии, приходилось заниматься их консервацией.
— Как хотелось бы поскорее приступить к реставрации памятников! — говорил Юрий Павлович.
Но только в 1946 году он получил возможность приступить к реставрации храма Николы со Усохи, после того как вывел его из аварийного состояния. Тогда же он исследовал многие памятники и подготовил проекты их реставрации (1).
Занимаясь консервацией, Юрий Павлович старался восстанавливать первоначальные формы архитектуры. «Тем более что эта реставрация, — объяснял он, — обходится зачастую значительно дешевле». Вечерами, а иногда и по ночам Юрий Павлович разрабатывал детали проекта заповедников. Он настолько был занят, что не замечал закулисной возни своих недоброжелателей, среди которых оказались новый начальник Отдела по делам архитектуры Романов, архитекторы Клиневский и Гедике.
В ответ на предложение Юрия Павловича утвердить дополнительный охранный список выявленных им памятников, ценных по своему архитектурно-художественному значению, Гедике на заседании отдела заявил:
— Памятников в Пскове предостаточно. Зачем еще прибавлять их? Зачем, спрашивается, вообще сохранять все памятники? Вполне достаточно сохранить два-три, для памяти, а остальные можно и уничтожить.
Нашлись и другие, которые также ратовали за уничтожение «лишних» памятников и даже за массовую очистку территорий от «руин», то есть тех территорий, которые с их поврежденными памятниками вошли в архитектурные заповедники. Эти участки предлагалось занять под новое строительство.
Юрий Павлович выслушал всех, не спеша поднялся. Только бледность выдавала внутреннюю взволнованность и негодование.
— В наше время во всем мире города будут бурно развиваться и расти, — сказал он и пристально обвел глазами присутствующих, — появится масса громадных построек и совершенно новые планировки, ничего общего не имеющие со старой застройкой. А наследие архитектурное и градостроительное нужно сохранять. Наш век — век вообще всяких заповедников. В наше время оставляются в совершенно нетронутом виде огромные куски природы с их растительным и животным царством, целые острова с их животным населением и, конечно, охраняются участки старых городов, подчас весьма значительные. Другого решения этого вопроса быть не может — это единственный выход из положения, если, конечно, не становиться на путь стихийной, анархической застройки городов, вызывающей массовое уничтожение памятников архитектуры. Но такой путь — это уже пережитой этап, характерный лишь для первоначального периода капитализма. Теперь, в связи с ростом культуры, понимание ценности наследия прошлого возросло и укрепилось в огромной степени. Ценность того, что остается от глубокой древности, не меньшая, чем ценность недавно созданного, так как всякой ценностью надо уметь пользоваться, а это зависит уже от уровня культуры тех, кто владеет этой ценностью, и посему для непросвещенного глупого человека может быть абсолютно бесполезным величайшее в мире сокровище!..
Не обращая внимания на возникший шум, он продолжал:
— Изменяя и приспосабливая планировку Пскова к современным требованиям, нужно бережно отнестись к красоте Пскова и его памятникам, потому что то «кое-что», что осталось от древнего Пскова, имеет такую ценность и такую силу, что именно оно украшает и делает его Псковом. Псков для нас не просто населенный пункт. Это один из древнейших русских городов, памятник нашей истории. Героический город-борец, спасавший Россию от нашествий, город, в самые тяжелые для России века хранивший русскую культуру. Мы не можем равнодушно отнестись к нему и остаткам его искусства. Мы должны не только восстановить памятники Пскова, но и возродить красоту Пскова, чтобы он был именно Псковом, чтобы не померкла красота, ему одному присущая!..
Последние слова потонули в шуме.
Юрий Павлович продолжал говорить о том, что создание архитектурных заповедников в Пскове покажет наиболее ярко отношение к культурному наследию русского народа, наиболее сильно выразит преимущество советской охраны памятников и сделанные ею за последнее время успехи. Он доказывал, что задача, к осуществлению которой он стремится, будет способствовать общему расцвету социалистической культуры, укреплению и поднятию престижа СССР в деле охраны памятников (2).
Но его слова не доходили. Многие из присутствующих думали совсем иначе. Они выступали с идеей: уничтожить все памятники старины, оставив два-три «для колорита». Эту порочную мысль прикрывали теорией: старое не должно мешать новому. Идея Ю. П. Спегальского не нашла поддержки: «Спегальский хочет вернуть Псков в семнадцатый век, а мы хотим сделать его социалистическим!»
- Автор этой фразы относится к современным псковичам с большим презрением, - говорил Юрий Павлович.
Но, к сожалению, эта фраза возымела свое действие на некоторые умы.
Позднее, в 1958 году, вдали от Пскова и любимого дела, Юрий Павлович писал одному из своих псковских друзей Т.Т.Николаеву:
«...Теперь я вижу, что Вы не разделяете странного мнения о том, что я хотел «вернуть Псков к прошлому». Я даже считаю, что это было не мнение, а фраза. Но говорить можно все, а для проверки всяких фраз лучше всего вскрыть то, что за ними фактически следует.
Что же последовало на практике за словами о том, что «Спегальский хочет вернуть Псков к XV—XVII векам...»?
В 1947 году я предполагал заняться реставрацией «дома Яковлева». Был уже заготовлен материал для крыльца, вытесан камень для столбов, выкованы железные связи и т. д. Я считал нужным закончить реставрацию «дома Яковлева» и перейти от нее к реставрации примыкающего к этому дому «дома Сутоцкого». По этому плану должно было быть восстановлено крыльцо «дома Яковлева», вся его орнаментация, крыльцо «дома Сутоцкого» с галереей; реставрированы все их помещения, очищен и благоустроен двор, сделана ограда и ворота и оба здания переданы реставрационной мастерской для размещения конторы, проектной части мастерской, хранилища архитектурных фрагментов, обмеров и моделей постоянной выставки, которую я считал нужным потом превратить в музей архитектуры древнего Пскова.
Я убежден, как в том, что все перечисленное мне удалось бы осуществить в 3—4 года (при тех средствах, какие были в эти годы фактические), так и в том, что работы дали бы еще большой дополнительный материал, позволивший бы в дальнейшем эти работы продлить и расширить в направлениях, не все из которых даже можно сейчас предугадать... Так как рядом с этими зданиями расположен еще ряд бывших жилых зданий XVII века, естественно, встал бы вопрос и о их реставрации, а это дало бы в дальнейшем, года через 4, целый комплекс реставрированных дворов, а вместе с тем дало бы прирост площади, пригодной для использования. Тут уж поневоле нужно было бы подумать об осуществлении архитектурных заповедников, так как сделать входы в эти дворы можно было бы только в том случае, если были бы восстановлены бывшие здесь две улицы... Эти улицы до сих пор ничем не застроены, они просто огорожены и остались внутри квартала...
Я не знаю, сможете ли Вы мысленно представить себе всю эту картину, но я так и вижу все это и не раз уже в воображении своем гулял по этим улицам, дворам, палатам и хоромам... Я ходил мысленно по дворам, каждый из которых представлял собой законченный архитектурный комплекс, поднимался по крыльцам, входил в обширные светлые палаты, в просторные хоромы и т. д.
Но, заметьте, я никогда при этом не встречал своем воображении купцов XVII века, или членов их семьи, или дворовую челядь, мне всегда казалось, что дворы эти должны быть не завалены дровами, товарами и припасами, не быть грязными, должны быть вымощены плитами, иметь канализацию, быть обсажены деревьями, кустами цветов, что в палатах я вижу не пьяных купчиков, а выставку псковских художников или вновь открытый отдел музея, в наиболее обширных палатах слушаю самодеятельный хор или присутствую на собрании работников реставрационной мастерской...
Но попробую перейти теперь к тому, что дала деятельность так называемых поборников социалистического Пскова на практике. Сени и одну из палат «дома Яковлева» они разделили перегородками на мелкие клетушки, по клетушке у каждого окна. В эти сырые, полутемные, холодные, убийственно нездоровые, поневоле грязные и отвратительно безобразные клетушки понасовали людей (членов социалистического общества — этого не забывайте). Крыльца у дома нет, вместо него какой-то безобразный, не внушающий никакого доверия лаз, двор весь захламлен самыми примитивными уборными, сараями и совсем непонятными будками, сколоченными из чего ни попало. Кругом хлам и грязь.
На месте галереи и крыльца «дома Сутоцкого», которые были доломаны до конца «реставрационной мастерской» сразу после моего отъезда из Пскова, — щель за сараями, куда бегают «оправляться». Все это на фоне расположения руин «дома Сутоцкого», в которых кто-то обитает. Сходите-ка туда, и посмотрите-ка на все это, и зайдите вовнутрь, не поленитесь!
В XVII веке в первых трех каменных этажах люди не жили, так как считали негигиеничным жить в сырых помещениях, сложенных из плиты, а псковичи 1950-х годов живут в жалких, изуродованных остатках этих помещений, лишенных проветривания, хорошего отопления и освещения, перегороженных на мелкие клетушки! В XVII веке уборные были все же в здании, а теперь благодаря деятельности упомянутых товарищей люди бегают во двор!
Какие картины могут возникнуть в воображении, когда смотришь на этот фон? Уж никак в голову не полезут тут ни выставки, ни собрания, ни художественная самодеятельность! Что уж об этом говорить. Ведь и купца XVII века, самого захудалого, в такой обстановке не вообразишь никак в такой грязи?
И ради того, чтобы осуществить все это, мои «преемники» уничтожили многие следы и остатки старины в этом доме, никак их не зафиксировав и не отметив, и даже не заметив! Показали свою культуру они блестяще. И на все это пошли средства, которые предназначались на реставрацию, на приведение города в достойный вид. И как в дальнейшем будет исправлять все это? Не знаю! Исправить многое будет совсем невозможно, многое очень трудно, потребуется все ломать, все переделывать, а времени утечет до этого очень много! И кто будет переделывать? Где растет смена?..
Вот Вам пример, приведенный на одном памятнике или группе их, а таких еще много, таких примеров можно привести сколько хотите. И в конце концов, если все это продумать, то Вы убедитесь, что мои-то мысли были обращены в будущее, а не назад...»
Но вернемся к 40-м годам. Хитрая фраза сделала тогда свое дело. Защищать детальный проект планировки архитектурных заповедников Юрию Павловичу не пришлось. Его даже не пришлось излагать, кроме пояснительной записки, а ее, конечно, никто не читал. Споров никаких не было, и никто ничего не доказывал. В своем стремлении создать архитектурные заповедники Юрий Павлович в Пскове был одинок. «Архитектура — это зеркало жизни... Она отражает наиболее объективно и точно жизнь такой, какая она есть»,— как-то сказал Спегальский.
Его проницательность, прозорливость зодчего-градостроителя, видящего всю картину будущего в самом начале восстановления города после войны, — красоту Пскова, его планировку, а главное — органичное слияние старого и нового, — были не поняты и не приняты. Охранные зоны с их режимом особой застройки мешали тогда утилитарным задачам сегодняшнего дня. Так часто бывает, когда в ущерб большому перспективному делу идут на компромиссы, имеющие в дальнейшем тяжелые последствия.
Проект планировки с особыми зонами застройки и благоустройства не осуществлялся, неизвестно было даже, где он находился, но, по-видимому, им негласно пользовались для того, чтобы новые многоэтажные здания ставить как раз поперек тех улиц, которые были намечены проектом Спегальского к сохранению.
Только в 1968 году — в год возвращения Юрия Павловича в Псков и незадолго до его кончины — стали проектировать охранные зоны в Пскове. Юрий Павлович успел помочь новым проектировщикам своей консультацией. Были использованы и разработанные им материалы 40-х годов по архитектурно-археологическим заповедникам Пскова.
Однако проект, утвержденный в 1973 году, уже не мог охватить целиком того объема памятников из сокровищницы древнего города и явился лишь отголоском проекта планировки архитектурных заповедников 1945—1947 годов.
Многие памятники (главным образом гражданские) оказались к этому времени уничтоженными, а другие зажаты домами новой застройки. Старые улицы с прекрасными перспективами на историко-архитектурные памятники города в большинстве случаев перестали существовать. Если в 40-х годах дело можно было осуществить без единого сноса, то через 20—30 лет оно невероятно осложнилось, а в некоторых случаях стало просто неосуществимым.
И Ю. П. Спегальский предвидел это уже в 50-х годах. В ответ на письмо все того же псковича Т. Т. Николаева, сетовавшего на то, что реализация заповедников Юрия Павловича в 40-х годах не состоялась и что он, Спегальский, «потерпел неудачу», Юрий Павлович в своем письме от 13.6.1958 года ответил:
«...Я считаю, что Ваши слова о том, что я «потерпел неудачу» и что это было «столь печально» для меня, освещают не ту сторону, которую важно было бы осветить.
Мои неудачи в этом вопросе не имеют значения. Неудачу в данном случае потерпел Псков, и ее плоды едва ли когда-либо в должной мере удастся исправить. Хаос и архитектурные неурядицы в старой части города вредны в одинаковой степени и памятникам, и новой застройке. На территориях, где потом неизбежно должен будет расти новый Псков, будет еще много ущерба — материального и морального...»
Осталось добавить, что позже большинство из тех, кто противился проекту Ю.П.Спегальского, так или иначе были отстранены от работы по охране памятников Пскова. Жизнь доказывала свое. Люди равнодушные, чуждые национальной культуре, мало заинтересованные делом, которым они призваны были заниматься, не годились для деятельности, которая требовала обширных научных знаний, гражданской смелости и подлинной любви к истории и культуре своего народа.
...А пока поздней осенью 1947 года мы возвращались в Ленинград. Ехали на грузовой машине в густой, почти непроницаемой пелене тумана. Казалось бы, надо радоваться: кончилась беспокойная жизнь, но на душе было смутно.
Прошел еще один этап нашей жизни. Этап большой, напряженной работы и неоправдавшихся надежд.
Юрий Павлович всю дорогу молчал...
ПРИМЕЧАНИЯ
(1) - Проекты реставрации Ю. П. Спегальского находятся в ГАПО.
(2) - Полный текст этого выступления хранится в научном архиве ЛОИА АН СССР (фонд Спегальского, № 78).
---