Обыватели местные — чрезвычайно любопытные типы. Они, прежде всего, если можно так выразиться, представляют странную смесь благочестия с нечестием... Они очень набожны в смысле исполнения разного рода церковных обрядов, любят посещать дневные и вечерние службы. Любят глядеть на свадьбы, и похороны, но, с другой стороны, они очень ленивы, неподвижны, склонны к пьянству и с отвращением смотрят на труд физический. Если бы вы захотели узнать, чем заняты жители, то натолкнулись бы на чрезвычайно интересную особенность местной жизни. Здесь нет ни кустарной промышленности, ни скотоводства, ни земледелия. Здесь нет традиционного местного промысла, нет своего родного дела, которое бы передавалось от отцов к детям, как это бывает в других городах. Здесь нет такого дела, которым гордились бы деды-прадеды и которому бы научились потомки. В других городах нашей губернии (Полоцке, Велиже, Лепеле) есть гончарники, лубочники, садовники, огородники, каменщики. Здесь ничего подобного нет. Нужно удивляться, чем здешние люди живы. Немного посеять картофеля, свеклы, ячменя, выкормить борова, сходить урывками кое-когда на заработки (каменщиком, печником — в качестве подмастерья к какому-либо пришлому мастеру), половить рыбу бреднем, наносить воды евреям и чиновникам, вычистить у кого-либо выгребные ямы, прислужиться в еврейской синагоге по пятницам и субботам — вот все, кажется, чем живы местные обыватели, что дает им хлеб насущный. И заметьте, главный заработок для лиц мужского и женскою пола — это ношение воды по домам. В самом деле, этот промысел спасает многих от голодной смерти. Город, несмотря на то, что окружен водой, очень нуждается в водоносах. Большинство домов расположено на высоких холмах. Принести туда воду не очень-то легко. Возить воду здесь не в обычае. Колодцев в городе почти нигде нет. Поневоле нужно обращаться с просьбой к водоносам. Заметьте притом, что все указанные занятия жителей не составляют какого-либо постоянного промысла. Нет. Человек работает только до тех пор, пока вырвет из рук хозяина копейку. А потом — скорее покупает хлеба детям и сам спешит в пивную. Почувствует голод, слезает с печи, ищет заработка «на хлебе». Потом перерыв до следующей голодовки и т. д.

Замечательно, что ведь город владеет огромными угодьями (до 5000 десятин земли). Казалось бы, местные жители могли бы брать огромное количество земли в аренду и таким образом извлекать из земли большие доходы. Однако ж здешняя городская обрабатывается по преимуществу приезжими из деревень (верст даже за 10 от города) крестьянами, а мещане у них покупают и сено, и солому, и овощи, и хлеб. Попробуете сказать:
— Да почему бы вам, в самом деле, землю не обрабатывать?
— Худо нам: мы не сподручны... Мы — не мужики... У нас и лошади, и всяких принадлежностей для земли нет…

Что здесь еще губит человека — это любовь "справлять празднивщину". В городе (а равно и уезде) существуют оригинальные "празднивщины". Празднуют Казанскую, Дмитровщину, Флоровщину (Флора и Лавра), Покровщину, Никольщину. Город разделяется по празднивщинам на отдельные части: в одном конце празднуют Казанскую, в другом — Покровщину, в третьем — Никольщину...

Ко время празднивщины все идет вверх ногами — последняя копейка ребром. Празднуют дней 5—6. После празднивщины, конечно, кладут зубы на полку.
— Что ж поделать? Так деды наши жили! — говорят обыватели.

Еще более замечательная черта здешних обывателей — любовь к нищенству. Многие прямо-таки обратили нищенство в отхожий промысел (ездят нищенствовать в СПб.). Есть здесь оригинальные калики перехожие, которых постоянно высылают из Питера, и они снова и снова туда ползут. Затем, не считается зазорным посылать по городу детей — нищенствовать. Отец или мать лежат на печи и говорят детям:
— Ну, одевайтесь, детки! Ужо пора идти по городу!
Дети надевают ужасное тряпье, обувают ноги в суконки, обвязываются длинными торбами и идут на промысел.

Подрастающая молодежь и детвора составляют особый мир. Кто из них учится, для тех ученье составляет нечто совершенно стороннее: тут ведь важно только числиться в школе. Проказы, озорничество, похождения кабацкого свойства, игры с выбитием глаз, с повреждением черепов — вот их дела. Здесь вы не заметите стремления, окончив местную школу, продолжать ученье где-либо дальше, выйти, так сказать, в люди. Огромное большинство даже не оканчивает школ, а тот, кто окончил школу, окончил ее с чрезвычайно слабыми знаниями в русском языке, арифметике и проч. предметах первоначального обучения. У меня, например, несколько мальчиков, окончивших здешние школы, перебывало в уcлужении, и я употреблял все усилия к тому, чтоб приучить их к чтению, старался их приготовить в какую-либо школу, но они систематически уклонялись от занятий и прямо говорили:
— Нам ничего этого не нужно!

У молодежи в самых детских еще годах является склонность к франтовству, к озорничеству, картежным играм и пьянству. Картежной игрой занимается детвора даже 7—8 лет и играет с азартом, с криками и бронями. Играют дома, в сараях, на чердаках, на улице среди прохожих.

Мне, например, приходилось наблюдать такую картину. Стоит на солнцепеке дырявая хатка, наполненная и старыми и малыми людьми. В отворенных сенях видно, как малые ребята поставили обрубок дерева и на нем играют в карты. Какая-то старушка, отворяя дверь из хаты в сени, задела игроков. Тотчас послышалась грубая брань мальчугана:
— А ты что... (Тут он вставляет площадную брань.) .. ходишь... Только мешаешь играть!
— Да вы чего под дверью... отодвиньтесь! — замечает старушка.
— Я тебе отодвинусь! — кричит уже другой кто-то из детворы, хлопая картами по обрубку. — Заходи, Митра, я твоего короля побил!

Такое небрежное воспитание детей, такое отрицательное отношение к обучению отражается весьма печально на подрастающем поколении Себежа. Из этого судьбой обойденного города за последнее столетие — насколько мне удалось выяснить — ни одного более или менее замечательного или выдающегося в каком-либо отношении человека не вышло. Оканчивающие местную школу стремились обычно уйти в чиновники, в писцы в управу, в помощники волостных писарей, и карьера их была, в огромном большинстве случаев, весьма печальна: они или спивались и обращались в босяков, или совершенно покидали город и уходили в страну далеку, откуда уже никаких вестей о себе не присылали, или делались так называемыми «золоторотцами» Апраксина рынка в С-Петербурге. Обратиться в босяка, впрочем, здесь не считается зазорным. «От сумы и тюрьмы», «бедность не порок» — вот пословицы, коими оправдывают свое обнищание здешние босяки и хулиганы.

Что же касается женского пола, то в этом отношении наблюдается полное порабощение женщин мужчиной на началах, положенных домостроем. Затем, женщины пьют почти одинаково, как и мужчины. Наконец, здесь, как нигде, кажется, развит конкубинат. Иметь любовника, иметь внебрачных детей — здесь не считается позорным. Да этого мало. Одна и та же женщина имеет в разных частях города по 3—4 любовника, хотя бы и замужняя, наоборот, мужчины (даже живущие за 5— 10 верст от города крестьяне) имеют в Себеже побочных жен по 5—6 штук. Прямо-таки, можно сказать, мусульманские нравы! И горе для города именно в том, что все эти любовники и любовницы производят внебрачных детей, которые затем обращаются в нищих и составляют местный пролетариат.

Вам приходится наталкиваться на картины, заставляющие вас приходить в ужас. В полуразвалившейся хатке живут три водоноски. У каждой по 5—6—7 детей внебрачных. Все ютятся в ужасной грязи: от платья, одежда — одни жалкие остатки: дети грязные, лица их покрыты язвами, головы обросли большими волосами; валяются по полу почти голые тела, вполне напоминающие собой дикарей. Живут — голодают, редко видят хлеб, питаются по преимуществу картошкой.
— А где же муж? — спрашиваю одну из обитательниц этой хатки.
— Мужа у меня совсем и не бывало... Это дети у меня... так себе... без мужа... разные... — говорит водоноска, улыбаясь.
— Да как же вы успеваете хлеба заработать на семь ртов?
— Воду ношу... Заработаю — ладно... не заработаю... поголодают... А Семка и Гришка, — показывает она на двоих рыжих страшных волосатых дикарей, — Уже ходят, копеечки собирают. Что делать! Живем, как Бог пошлет!
— Что ж! У вас, кажется, еще скоро кто-либо родится? — замечаю я.
— Кто же знает, кого Бог пошлет... — жалобно вдруг поет женщина. — Да вот. Слаба стала... Может, с этих родов и помру…

Замечательная еще черта у здешних жителей — не любят зелени, цветов, деревьев. Посадите деревцо, вбейте около него кол, укрепите саженец за этот кол — и как бы вы зорко за ним ни следили — деревцо вырвут обязательно с корнем и бросят на улице. Сколько здесь за целое столетие перебывало лиц, преисполненных искренними желаниями оздоровить город, защитить его от ветров, вьюг, метелей, солнечных лучей, — никто ничего не мог поделать, у всех руки опускались. Казалось всем, что здесь живут не русские люди, а какие-то австралийские дикари. Вырвать дерево, сломать его — и затем из-за угла любоваться, как вы начинаете досадовать, что пропал ваш труд, кажется, для местного обывателя нет высшего наслаждения. Ломать, рвать, уничтожать — это чуть не совершать подвиги. Я, например, давно уж хочу развести у своих окон елочки: посажу их, поливаю: слава Богу, проросли, начинаю любоваться и хвалюсь: вот смотрите — растут — и никто их не выдернул.
— Подождите, скоро выдерут! — говорят мне.
И деревца действительно выдернули и бросили на улицу… Я их снова посадил, а их опять выдернули…

Ломают, конечно, не только с целью озорства, но и с целью извлечь пользу. Дело в том, что обыватели почти никогда не покупают дров, а отапливаются... изгородями, заборами, которые плохо стоят, и городским лесом. Замечательное явление местной жизни. С весны люди ставят изгороди, частоколы, заборы; с осени начинается постепенное уничтожение всех этих преград. Идет один человек — вырвет, выломает кол и несет домой, идет другой — тащит два кола, к концу осени — смотришь — половины изгороди не стало, а к концу зимы от всех частоколов, заборов, изгородей в большинстве случаев — одни воспоминания. Весной начинают снова ставить заборы, изгороди и т. д.

Затем если обывателю не хватает для отопления заборов, то он забирает с собой "сечку" (топоры редко у кого есть) и идет в городской лес рубить дрова. Нарубит палок 6—7 сосенок и несет на плечах… С обывателем по большей части идут и его дети, которые тащат по палке... Так и расхищается лес городской, несмотря на то, что город имеет лесную стражу. Правду нужно сказать, что здесь охрана леса ничем никогда не проявила себя: никогда не было ни протоколов, ни судебных разбирательств по поводу порубок. Жители вполне убеждены, что они имеют право рубить лес: они городские и лес городской... А стража получает жалованье и говорит: этот лес все равно не вырастет.

Оригинальное вообще здесь городское хозяйство. Город, обладающий 5000 десятин земли, собственно говоря, — самый бедный город в губернии (судя даже по недоимкам, которые за ним числятся). Земли сдаются почему-то за бесценок (по 2—3—4 руб. за десятину), огромные рыбные богатства испокон века в руках евреев и тоже дают ничтожный доход (около 500 руб. в год). Накопившиеся недоимки с арендаторов не взыскиваются по целым десяткам лет. Многие недоимки покрыты уже давностью и взысканы не могут быть. Оттого в городе, собственно говоря, ничего не сделано в смысле благоустройства — ни колодцев, ни освещения; ни пожарной команды более или менее удовлетворительной, ни общественных ретирадов на базарной площади. Огромная часть улиц не мощена, везде выбоины, тротуары — капкан для прохожих. Даже для ограды местного старого кладбища (по пути в центре города) местное самоуправление не изыщет средств, и, к стыду православного люда, кладбище это разрушается, кости выкапываются и валяются на глазах прохожих. Такому позору кости православных, наверное, не подвергаются ни в Японии, ни в Китае. Город, видимо, все больше и больше приходит в упадок и умирает...

В заключение моих очерков я должен сказать два слова о местной подпольной адвокатуре и о ...кладбище. По моим вычислениям, на 5 с 1/2 тысячи жителей имеется налицо... 32 подпольных адвоката. Пишут прошения и кляузы лавочники, босяки, парикмахеры, бросившие землю и переселившиеся сюда крестьяне, бывшие чиновники. Все взялись за перо, все живут с кляуз. Оттого здесь каждое решение суда обжалуется. Оттого здесь каждого приезжего мужика обступают адвокаты, как мухи, и тащат в кабаки, в пивные для составление им жалоб. Иногда даже собираются консилиумы из таких адвокатов, и консилиумы эти всего за два рубля и за полбутылки в придачу готовы днем и ночью строчить жалобы и апелляции и в Сенат, и в Консисторию, и в архиерею... и в "Гвардейское экипажное общество".

Кладбище... Тихая обитель мертвых, к сожалению, и мертвым здесь не очень-то покойно. На кладбище у нас очень часто происходят буйства, ругня, драки и всякого рода бесчинство. И на кладбище жители Себежа остаются верными себе — все те же оригинальные типы. Дело, видите, не в том, что кладбище служит здесь почему-то местом для прогулок влюбленных пар, и так как обыватели, как я уже заметил выше, весьма «любвеобильны», то на романтической почве между рыцарями возгораются часто дуэли, или, вернее, потасовки, с выбытием зубов и с разного рода членовредительствами... Затем мальчуганы сбегаются сюда целыми стаями дня того, чтобы бить птиц, разорять их гнезда, рвать цветы и ломать деревья, кресты и ограды... А главное — что наиболее тревожит кости мертвых — это спор о местах. Гражданин себежский, у которого волею Божиею кто-либо скончался, — спешит захватить себе как можно больше места на кладбище... не для мертвого только, но для всей семьи, для будущих потомков. Захватывается в сих видах земли по крайней мере на 30 человек. Захваченное место огораживается скамьями... но вот начали копать свежую могилу... откуда ни возьмись — являются родственники давно погребенных и требуют, чтоб вырываемая могила была закопана, потому что захвачено "их" место. Начинается спор, ругня, свойственная Себежу, ругня переходит в драку и потасовку. Гробокопатели пускают в ход лопаты, родственники "обиженных костей" хватаются за колья. Бывают случаи, когда гробокопателей едва не зарывают в ямы живых... когда перекос на стороне «обиженных костей». Все это кончается появлением полиции, составлением протоколов.

ЦГИА Белоруссии. Ф. 1859, он 1, д 159. Л 10—21.
Подлинник, машинопись.

http://www.sebezh.ru/schelko.php