Фортификация и тактика осады
С изменением фортификации изменилась и тактика осады. Старая техника — мантелеты, осадные башни и т. п. — в век огне­стрельного Оружия оказались совершенно неэффективными. Те­перь основную ставку приходилось делать на земляные работы. Избрав наиболее уязвимую, по их мнению, точку обороны, осаж­давшие начинали копать по направлению к ней траншеи. Когда траншеи оказывались в пределах досягаемости крепостной артил­лерии, перед ними насыпали мощный земляной вал. За этим ва­лом осаждавшие устанавливали пушки, причём на позиции их обыч­но выводили ночью. Затем, под прикрытием артиллерийского огня, траншеи снова продвигались вперёд — и так до тех пор, пока не представлялась возможность совместной пехотно-артиллерийской операцией одолеть передовые укрепления осаждённых. После это­го осадные пушки выдвигались на новые позиции, где их также прикрывали валами, и сосредоточивали огонь на главных укреп­лениях, пытаясь пробить в них брешь. Для защиты батарей и тран­шей от вражеского огня кроме насыпей часто применяли туры — плетённые корзины, которые заполнялись землёй, и фашины (вя-занки хвороста).

Наряду с артиллерийским обстрелом осаждавшие часто при­бегали к подкопам и закладке мин. Защитники крепости противо­поставляли минной атаке контрмины, то есть копали встречные подземные ходы и взрывали ходы противника. Активная минная война велась, например, при осаде Падуи (1509) и Ла-Рошели (1543). Использовал их также Иван Грозный при взятии Каза­ни. Как хорошо видно из публикуемых документов, мины актив­но применяли поляки при осаде Великих Лук и Пскова. Они так­же в полном соответствии с требованиями военной мысли того времени копали подходные траншеи и строили осадные батареи.
На Руси всё яснее осознавали, что воинские силы страны нуж­даются в глубоких преобразованиях. В 1549 г. выходец из право­славной шляхты Великого княжества Литовского Иван Семёно­вич Пересветов предложил развёрнутый план реформ. Пересве-тов несомненно хорошо знал состояние военного дела как в Евро­пе, так и на Востоке. В молодости он, в составе наёмного отряда, сражался на стороне Фердинанда Габсбурга против трансильванс­кого правителя Януша Запольяи, которого поддерживали турки-османы, бывал в Польше, Венгрии, Чехии. В молдавской столи­це Сучаве Пересветов встретился с выходцем из России Васили­ем Мерцаловым и под влиянием его рассказов решил отправить­ся в Московское государство. Около 1538—1539 г. он появился на Руси, но здесь карьера честолюбивого шляхтича не залади­лась. Испытывая постоянные гонения от всесильных бояр, он проникся стойкой ненавистью к заносчивой и самодовольной ари­стократии.
Идеальным государством Ивану Пересветову представлялась Османская империя с её сильной центральной властью и мощной армией. Опорой монарха, по его мнению, являются не бояре («бо­гатые богатины»), а дворяне — «воинники», те, «кто готов с чес-тию умрети на игре смертной с недругом». Именно по военным заслугам должны распределяться награды, привилегии и высшие должности. «Ин у царя кто против недруга крепко стоит, — пи­шет Пересветов, — смертною игрою играет и полки недругов раз­рывает и царю верно служит, хотя от меньшаго колена, и он его на величество подъимает и имя ему велико даёт… А ведомо нету, какова они отца дети»72. Вельможи, которые приближаются к царю не по воинским заслугам и не по мудрости, — преступники, и их надо «огнём жещи и иные лютые смерти им давати»73. Пересве­тов высоко оценивал роль ручного огнестрельного оружия и ар­тиллерии, советовал создавать многочисленную пехоту, вооружён­ную «пищалями» и спаянную суровой дисциплиной. В научной литературе неоднократно обсуждался вопрос, были ли известны
царю сочинения Пересветова. Не предрешая в данной статье того или иного вывода, следует отметить, что на многие военные про­блемы Иван IV и Иван Пересветов смотрели одинаково.
В 1551 г. около тысячи «детей боярских» было «испомеще-но» вокруг Москвы- Среди них были выходцы из Пскова, То-ропца, Великих Лук и других городов. Эта «избранная тысяча» составила своего рода элиту дворянского ополчения74. Пять лет спустя правительство приняло «Сложение о службе», которое точно установило воинские обязанности землевладельцев и размеры формируемых ими отрядов. С каждых 100 четвертей, «добрые угожей земли» (около 170 га) полагалось выставить одного воо­ружённого конника. С первых 100 четвертей на службу шёл сам владелец земли, а с последующих — его военные холопы. Тем, кто владел имением менее 100 четвертей или вывел больше вои­нов, чем полагалось, давали денежную «помогу». Зато тот, кто выставил меньше людей, платил штраф. Строгим наказаниям под­вергались «нетчики» — люди, уклонявшиеся от военной службы: у них вполне могли забрать ( «отписать» ) поместье. Чтобы выяс­нить, как дворяне и «дети боярские» выполняют «Уложение», правительство провело несколько смотров. Среди них особенно крупными масштабами отличался смотр, прошедший в июне 1556 г. в Серпухове, во время сбора войск для войны с татарами. В нём принял участие сам царь, который «смотрил свой полк, бояр и княжат и детей боярьских, людей их всех, да уведает государь своё войско, хто ему как служит»75.
Обычно дворянин начинал службу в 15 лет, когда его заноси­ли в особый список — «десятню». Продолжалась служба пожиз­ненно. Скинуть лямку можно было только благодаря болезни или полной старческой дряхлости. Освобождённым от служебных обязанностей выдавали особую «отставленную грамоту». В це­лом надо признать, что русский дворянин XVI в. вёл непростую жизнь. Покупка доспеха, оружия, хорошего коня обходилась в весьма крупную сумму и пробивала в семейном бюджете страш­ные бреши. Выйти на смотр или в поход с «недобрым» снаря-
жением означало подвергнуться карам и наказаниям. Постоян­ные походы и царские поручения отвлекали от хозяйственных дел: пока помещики воевали в Литве или под Казанью, их земли часто приходили в упадок. Кроме того, война, естественно, грозила ра­нами, пленом, а то и смертью. С другой стороны, постоянные опас­ности выковывали стойкие и решительные характеры. Дворяне готовились к военной службе сызмальства, хорошо умели вла­деть оружием, хотя и не всегда отличались дисциплинированно­стью.
Вооружейие дворян-ополченцев отличалось большим разно­образием. Излюбленным видом холодного оружия являлась саб­ля. Применялись разнообразные типы древкового оружия, в том числе совни, представлявшие собой широкое, слегка изогнутое лезвие на длинном древке. Пользовались конные дворяне и огне­стрельным оружием: пистолетами («пистолями») и карабинами, но широкого распространения «огненный бой» у них не получил. Дело в том, что в описываемое время пистолеты и карабины были на Руси относительно редкими, в основном привозными, и стоили очень дорого. Покупали их только весьма обеспеченные люди, да и те чаще использовали на охоте, чем в бою. Зато многие образ­цы этого оружия отличались тщательной отделкой и великолеп­ным декором. Металлические части украшались резьбой и грави­ровкой, ложа — металлическими и роговыми накладками. Тем не менее следует отметить, что «стреляющей кавалерии», чего-либо подобного немецким рейтарам, среди русских воинов не было.
В качестве защитного вооружения бояре и дворяне использо­вали самые разнообразные доспехи. Как и в Европе, на Руси про­слеживается тяга к усилению и утяжелению «брони». Весьма рас­пространённым был, например, бехтерец (от персидского «бех-тер» — панцирь), состоявший из узких, коротких стальных по­лос, располагавшихся вертикальными рядами на груди и спине воина. Часто использовались различные комбинации кольчуги и металлических пластин. Так, например, юшман представлял собой
кольчугу, в которую на груди и спине были вставлены крупные металлические пластины. Вместе с тем очень популярным оста­вался упомянутый ещё С. Герберштейном тегиляй — стёганый, подбитый ватой халат. Кстати, для защиты головы, наряду с раз­личными шлемами, тоже использовались «бумажные шапки» — стёганые колпаки.
Важнейшим нововведением 1550-х годов в области военного дела стало стрелецкое войско. В начале столетия, как говорилось выше, использовались пехотинцы — пищальники, набранные в различных городах. Стрельцы, в отличие от них, несли службу как в военное, так и в мирное время. Они не только участвовали в походах, но составляли гарнизоны городов, выполняли полицейс­кие функции, охраняли и сопровождали ценные грузы. Поступа­ли в стрельцы «охочие вольные люди», за службу им платили жалованье, частично деньгами, частично хлебом. Кроме того, в свободное от службы время стрельцы могли заниматься всякими дополнительными приработками: ремеслом, торговлей и иными промыслами. Жили они вместе с семьями в собственных домах.
Вооружение стрельца состояло из ручной пищали, сабли и бердыша — топора с длинной рукоятью и лезвием в виде полуме­сяца. Некоторые историки полагают, что часть стрельцов воору­жалась также копьями, однако чёткого подтверждения этому не обнаружено. Бердыш, кстати говоря, благодаря длинной рукояти мог быть использован при отражении конницы. Выполнял он также функции сошки.
Стрельцы проходили специальное обучение строю и стрельбе из пищалей. Английский путешественник Антоний Дженкинсон, неоднократно посещавший Россию, описывает стрелковое учение, происходившее в Москве, в декабре 1557 г. Мишенью служил ледяной вал длиной около 200 м и высотой до 2 м. В 50—60 мм от мишени были устроены деревянные подмостки. На смотр при­было пятьсот стрельцов, которые шли колонной, по пять воинов в ряд. Они поднялись на подмостки, построились в шеренгу и при­нялись обстреливать вал из пищалей. Стрельба продолжалась до
тех пор, пока мишень не была полностью разрушена. О регуляр­ном обучении стрельцов пишет также иезуит А. Поссевино, по­бывавший в 1581—1582 гг. в Москве И в лагере С. Батория под Псковом.

Для управления стрельцами был создан особый Стрелецкий приказ. Служившие в нём дьяки ведали приёмом воинов на служ­бу, выплатой им жалованья, снабжением боеприпасами и оружи­ем, разбором проступков и преступлений. Интересно, что во вре­мя военных действий часть дьяков отправлялась вместе со стрель­цами в поход, выполняя, видимо, административные и интендант­ские функции.
Численность стрелецких войск быстро возрастала. В 1550 г. был организован первый отряд всего в 3 тысячи воинов, а в конце столетия, по данным английского дипломата Джайлса Флетчера, в русском войске насчитывалось до 12 тысяч стрельцов, в том числе 5 тысяч московских, 5 тысяч «городовых» (т. е. живших в разных городах, в том числе в Пскове) и 2 тысячи конных («стре­мянных») стрельцов.
Стрелецкое войско, несомненно, имело некоторые черты ре­гулярной армии: оно сохранялось в мирное время, получало со­держание от государства (правда, неполное), имело единообраз­ное вооружение, проходило обучение. Не было ещё совместного (по квартирами или в казармах) размещения военнослужащих, не всегда чётко определялись их права и обязанности — всё это по­явилось позже. Впрочем, многого о жизни стрельцов мы просто не знаем. В 1682 г., во время восстания в Москве, бунтовщики сожгли Стрелецкий приказ, и его архив погиб. Во всяком случае бесс, что для середины XVI столетия учреждение стрель­цов было очень прогрессивным явлением.
Значительную военную силу составляли также городовые ка­заки. Иван IV высоко ценил этот вид войск и активно способ’ ствовал его развитию. Именно из городовых казаков состояли гарнизоны многочисленных пограничных крепостей. За службу
они получали денежное жалованье, а иногда и земли. Так, в 1571 г. было принято решение о наделении землями тысячи кон­ных путивльских и рыльских казаков, которым с Этого времени полагалось служить «с земли», «без денег». Вспомогательную службу (обозы, фортификационные работы и т. д.) по-прежнему несло ополчение из посадских людей и крестьян — посоха.
Значительно выросла при Иване IV численность служивших в русском войске иностранцев. В Москве было размещено не­сколько небольших по численности отрядов во главе с капитана­ми, сформированных по национальному признаку: немцы, датча­не, шотландцы и др. Их поселили недалеко от столицы, на Болва-новке, и дали некоторые льготы, в том числе право беспошлинной торговли. Последним обстоятельством активнее прочих восполь­зовались немцы. Они принялись за «коммерцию» настолько ак­тивно, что митрополит был вынужден пожаловаться царю на дво­рян, промотавших в немецких лавках и кабаках почти все деньги и не способных из-за этого приобрести коней и хорошее оружие. Некоторые иностранные наёмники участвовали в боевых действиях на границах русского государства. Так, ливонец Георг Фаренс-бах, служивший впоследствии в армии С. Батория, участвовал в боях с крымскими татарами на р. Оке.
Наряду с иностранцами, поступавшими на службу доброволь­но, в войско зачисляли и военнопленных. Английский путешествен­ник Джером Пюеей подробно рассказывал о судьбе 85 ирланд­цев, которые служили в шведской армии rt попали в плен К рус­ским. «Над шотландцами, — пишет он, — был поставлен Дженни1 Лингетт, храбрый и честный человек. Им выдали деньги, платье и каждодневное содержание едой и питьём; они получили также лошадей, сено, овёс, а для вооружения — ружья, мечи и пистоле­ты»76. Только в 1564 г. в Москву вывезли более трёх тысяч плен­ных из Ливонии. Первоначально их поселили в двух иноземных слободах — Юрьевской и Ругодивской, а затем перевели в- Не­мецкую слободу иа р. Яузе. По свидетельству Дж. 1орсея, бывшие пленники сыграли большую роль в отражении татарского набега в 1572 г. Англичанин даже утверждает, что оии «.. .принесли гораздо большую помощь против татар, чем двенадцать тысяч русских с их короткими луками и стрелами»77. Данное суждение, впрочем, явно выглядит преувеличенным, не говоря уж о том, что русские воины в то время имели на вооружении отнюдь не только луки и стрелы.
Весьма впечатляющих успехов достигла при Иване IV рус­ская артиллерия. Работавшие на московском Пушечном дворе литейщики экспериментировали с различными моделями орудий не меньше, чем западноевропейские мастера. Множество боль­ших и малых пушек изготовили Андрей Чохов, Семён Дубинин, Русин Евсеев, Булгак Новгородов и их менее известные товари­щи. Стволы пушек отливались с цапфами и ручками — дельфина­ми, снабжались удлинённым приливом на казённой части ( «винг-радом» или «репеем»), что заметно облегчало перевоз и перенос­ку орудии. В середине столетия на орудиях появилось прицельное приспособление — прорезь и мушка. Хотя большинство орудий того времени заряжалось с дула, предпринимались попытки со­здания казнозарядных орудий. Таковые могли быть трёх моде­лей: 1) со специальной вкладной каморой; 2) с запиранием казён­ной части посредством винта; 3) с запиранием казённой части вдвижным клином. Примером последней, самой совершенной модели может служить небольшая пушка, которая по сей день хранится в Санкт-Петербургском Военно-историческом музее артиллерии, инженерных войск и войск связи. Запирающий меха­низм у неё состоит из сплошного клина, двигающегося в попереч­ном горизонтальном направлении. Движение клина производилось вращением рукояти: на плоскости клина были зубцы, имевшие сцепление с шестерней, насаженной на один стержень с рукоятью. Известны и такие орудия, у которых клин двигался в вертикаль­ном направлении. Хотя казнозарядные орудия оставались в XVI и даже в последующем XVII в. довольно редким явлением, само их появление свидетельствует о том напряжённом техническом поиске, который вели средневековые русские мастера.
Немало сил прилагалось для повышения скорострельности орудий. В связи с этим на Русн появились многоствольные ору­дийные системы, которые назывались «сороками» или «арганка-ми». Известно, что семиствольную сороку взяли в Сибирский поход казаки Ермака Тимофеевича. Андрей Чохов создал сто-ствольную пищаль, защищавшую ворота Китай-города в Моск­ве. Понятно, что многоствольные орудия не могли быть крупно­калиберными. Нередко подобные системы представляли собой собрание даже не пушечных, а ружейных стволов, являясь, таким образом, предшественниками современных пулемётов. Изготав­ливались на Руси и специальные орудия для стрельбы «дробом» — картечью. Обычно они имели короткий ствол очень большого калибра и могли, следовательно, вести подлинно ураганный огонь на небольшие расстояния. Дробовые орудия часто называли в документах «тюфяками». Другим специфическим видом пищалей являлись «гафуницы» — орудия, имевшие отличную от ствола по диаметру камору.
По своему практическому назначению русская ‘артиллерия XVI в. делилась на городовую, осадную и «полковой наряд», в состав которого входила полевая и собственно полковая артилле­рия. Городовая артиллерия состояла на вооружении крепостей и включала пушки разного калибра. Многие города обладали весь­ма впечатляющим орудийным парком. Не случайно С. Пиотров­ский с большим уважением отзывался об артиллерии Пскова и отмечал в своём дневнике: «Пушки у них (псковичей. — A. M.J отличные и в достаточном количестве… достанется нашим бата-реям и насыпям».
Для осад вражеских крепостей применяли орудия крупных и средних калибров. Интересно, что большие пушки имели в то вре­мя собственные имена, иногда довольно причудливые. Так, среди творений московских мастеров имелись пищали «Скоропея» (от-лита в 1590-1591 гг.), «Аспид» (1590), «Троил» (1590), «Спиток» (1591) и др. Правда, все перечисленные орудия появились уже после завершения Ливонской войны, но необходимый для их создания опыт был выработан гораздо раньше. В середине столе­тия в Москве тоже умели изготавливать очень качественные ору­дия. В 1563 г., например, мастер Богдан отлил пищаль, которая имела ствол длиной два метра н стреляла ядрами весом по шесть гривенок (примерно 2,5 кг). Здесь чётко прослеживается стрем­ление мастера увеличить дистанцию стрельбы путём удлинения ствола. Подобные пушки среднего калибра в большом количе­стве изготавливали и в западноевропейских странах. Кстати, в дальнейшем именно 6-фунтовые пушки станут наиболее популяр­ными и в Европе, и в России.
Полковую артиллерию составляли лёгкие, подвижные орудия на колёсных лафетах (крепостные пушки часто ставили в «коло­ды» — бесколёсные станки). Их часто называли «волконейками» или, более крупные, «волконеями», что явно навеяно европейски­ми терминами «фальконет» и «фалькон». Вообще же артилле­рийская терминология на Руси была не менее запутанной, чем в странах Западной Европы. Так, понятие «пищаль» могло приме­няться и к артиллерийскому орудию, и к ручному оружию. Иног­да название пушки отражало какие-то её конструктивные особен­ности или особенности внешнего облика: «гафуница», «пищаль со вставнем» (казноэарядная, со съёмной каморой), «сорока»» «пи­щаль грановитая» (с гранёным стволом) и др. В других случаях; подчёркивалось назначение пушки: «вестовая», «огненная».
Служившие при артиллерийских орудиях пушкари по своему социальному положению напоминали стрельцов; Они также по­лучали от казны жалованье и тоже занимались дополнительными приработками. Как и стрельцам, пушкарям часто давали различ­ные поручения по приёму и доставке боеприпасов. В 1555 г., на­пример, Иван IV направил в Новгород московских пушкарей с «кружалами» (кружало — приспособление для измерения диаметра ядра). Пушкари должны были проследить, чтобы новгородские
кузнецы делали ядра «добрые», круглые и гладкие. Одновремен­но царь наказывал новгородским дьякам следить за пушкарями, дабы они у Кузнецов «посулов и поминок не брали»78.

Видимо, пушкари проходили регулярное обучение. Во всяком случае, в Москве периодически проходили смотры, на которых они демонстрировали своё умение. Один из таких смотров под­робно описал английский купец А. Дженкинсон. На поле устано­вили два деревянных сруба, наполненных землёй. Перед каждым срубом стояла белая мишень. На огневые позиции было выведе­но множество орудий разного калибра. В начале смотра стрельцы дали залп из ручных пищалей. Затем открыли огонь малокали­берные орудия, а за ними всё более и более крупные. В итоге прочно сделанные срубы были полностью разрушены.
Руководство артиллерией осуществлял Пушечный приказ. В его ведении находились: изготовление орудий и боеприпасов, рас­сылка пищалей по городам, служба пушкарей и множество дру­гих вопросов. Дьяки Пушечного приказа, так же как дьяки Стре­лецкого приказа, участвовали в военных походах. Так, в 1577 г., при вторжении русских войск в Ливонию, с войском следовал, «у наряду», дьяк Андрей Клобуков. В нападении русских войск на захваченную литовцами крепость Кесь, в 1578 г., участвовал дру­гой дьяк «у наряду», Терентий Лихачёв79.
Большое внимание уделялось укреплению границ, особенно южной и западной. В царствование Ивана IV было построено или восстановлено множество крепостей, которые образовывали обо­ронительные линии, защищавшие страну от татарских набегов: Орёл, Новосиль, Данков, Ряжск и др. В 1565 г. было завершено возведение Печорской крепости, ставшей мощным узлом оборо­ны на Северо-Западе страны. Совершенствовались также многие старинные крепости, в том числе и Псковская. Правда, типичные для Европы того времени бастионы не получили на Руси широко­го распространения. Отечественные мастера по-прежнему возво­дили каменные стены и башни. Однако теперь их часто дополняли
земляными валами, деревянными срубами, которые заполнялись землёй, дополнительными деревянными башнями.
Определённые изменения происходили в руководстве воору­жёнными силами в целом. В 1552 г. по распоряжению Ивана IV была составлена Дворовая тетрадь — полный список государева двора, около четырёх тысяч человек. Именно из Государева дво­ра выходил высший командный состав (воеводы и головы), а так­же крупные администраторы, дипломаты ц т. п. Дворяне в Дво­ровой тетради были расписаны по тем уездам, где они владели землёй. Тем самым закреплялась организация феодалов в уезд­ные служилые корпорации.
Было упорядочено местничество. Это типичное для Москов­ского государства явление заключалось в том, что при назначении на высшие государственные и военные должности решающее зна­чение имело происхождение служилого человека. Учитывалась при этом не абстрактная знатность, а «службы» предков и родствен­ников. Если некогда один боярин или дворянин был подчинён дру­гому, то и их потомки должны были находиться в том же соотно­шении. Поэтому чрезвычайно опасным считалось принять «не­вместное» назначение: создавался плохой прецедент, «поруха» роду. Местничество порождало постоянные споры и тяжбы, по­рой буквально парализовывало деятельность органов власти. Понятно, что при руководстве военным походом местничество могло иметь особо опасные последствия. Зачастую родовитые и совершенно не способные к полководческому делу вельможи ка­тегорически отказывались подчиняться опытным, но «худород­ным» воеводам.
В 1530 г. были ограничены случаи, когда служба считалась совместной и, следовательно, были возможны местнические спо­ры. По указу Ивана IV и приговору Боярской Думы при органи­зации Большого полка (главного войска, выступающего в поход) в него назначался большой воевода, который считался выше пер­вых воевод Передового и Сторожевого полков, а также полков Правой и Левой руки. В свою очередь, первые воеводы Сторо-
жевого и Передового полков считались ие меньше воеводы полка Правой руки, а воевода полка Правой руки выше воеводы полка Левой руки. В указе особо отмечалось, что если кому-либо, не занимающему должности воеводы, придётся подчиниться началь­нику «не по отечеству», то порухи в том нет80. Таким образом, во-первых, было ограничено число случаев, когда воеводы от­дельных полков могли местничать друг с другом, а во-вторых, уничтожено право молодых людей знатного происхождения мес­тничать с менее родовитыми воеводами.
Тем не менее полностью избавиться от местничества, даже в военной сфере, Иван IV не смог. Так, во время Ливонской вой­ны, в 1579 г., местнические споры начали воеводы войск, направ­ленных под крепость Цесис. Государь приказал им служить «по росписи», но действия это требование не возымело. Тогда Иван IV прислал в полки из Москвы дьяка Андрея Щелкалова н дво­рянина Даниила Салтыкова, которые фактически отстранили строп­тивых воевод от командования. (
Через шесть лет после ограничения местничества, в 1556 г., были отменены «кормления» наместников. Отныне Население дол­жно было платить в казну общегосударственный налог — «корм-леничий окуп». Размеры окупа были довольно значительными; для Двинской земли, например, он равнялся двадцати рублям с сохи. Полученные деньги шли на выплату жалованья должност­ным лицам, а также на «помогу» нуждающимся воинам дворянс­кого ополчения.
В целом Следует признать, что при Иване IV вооружённые силы страны сделали заметный шаг вперёд. Это Позволило до-1 биться и нескольких внешнеполитических успехов. В 1551 г. на­чалась подготовка к покорению Казанского ханства. Правители этого государства издавна вели враждебную Москве политику. Подвижные татарские отряды разоряли не только Пограничные уезды, но и выходили к Владимиру, Костроме й далёкой Вологде. «От Крыма н от Казани, — писал позже Иван IV, — до полузем­ли пусто бяше»81. Захваченных «полонянников» татары обраща-
ли в рабство, заставляли трудиться на себя и продавали в Турцию, Среднюю Азию, даже арабам. В 1548—1550 гг. русская армия дважды предпринимала наступление на Казань, но успеха не до­билась.
В мае — июне 1551 г. всего за четыре недели у слияния Волги и Свияги (в 30 км западнее Казани) была построена деревянная крепость — Свияжск. Её сооружением руководил талантливый фортификатор дьяк Иван Григорьевич Выродков. Вскоре после основания крепости жившие в её окрестностях «горные череми­сы» попросились «под руку» русского царя. Правящая элита Казанского ханства в то время раскололась на два лагеря. Мать умершего в 1549 г. хана Сафа-Гирея Сюкж-Бике н её советник Кощак («муж зело величав и свиреп») ориентировались на союз с крымскими татарами и ратовали за войну с Русью. Однако мно­гие казанские вельможи считали, что следует пойти на уступки русскому царю. В середине августа возобладавшая «партия мира» добилась возведения на ханский престол касимовского царевича Шах-Али, явного ставленника Москвы. Вместе с Шах-Али в Казань прибыли боярин Иван Иванович Хабаров и дьяк Иван Выродков, для «управных дел».
К сожалению, ни московские администраторы, ни Шах-Али особой гибкостью не обладали. Новый правитель немедленно за­нялся расправами со своими противниками из числа знатных ка­занцев, особенно с теми, кто был причастен к его изгнанию в 1546 г. Неудивительно, что в ноябре 1551 г. в Москву пришли сообщения о контактах казанских вельмож с Ногайской ордой. Узнал царь и о том, что претензии Руси на Казанские земли выз­вали крайне враждебную реакцию у турок-османов. Султан Су-лейман I и крымский хан Девлет- Гирей направили послов в Аст­рахань и Ногайскую орду, призывая их заключить союз для борьбы с русскими, В этих условиях московские дипломаты оказали дав­ление на Шах-Али, который, опасаясь за собственную судьбу, согласился передать власть царскому наместнику. 6 марта 1552 г.
он выехал в Свияжск для встречи с будущим наместником, боя­рином Семёном Ивановичем Микулинским. Когда об отъезде хана узнали в Казани, там вспыхнуло восстание. Татары напали на рус­ские «сторожи», перебили детей боярских и стрельцов.
В апреле 1552 г. в Москве было принято решение об органи­зации полномасштабного военного похода на Казань. В состав войска вошли стрельцы и дворяне (том числе из многих городов Северо-Запада), многочисленная артиллерия, В самый разгар подготовки экспедиции из Тулы пришло сообщение, что на город напали крымские татары. Против них немедленно двинулись кон­ные рати под началом князя Михаила Ивановича Воротынского, сына выходца из Великого княжества Литовского. Воротынский смог отогнать татар за Оку, причём их отступление очень напоми­нало паническое бегство: при переправе воины Девлет-Гирея «пуш­ки некоторые и кули потопил, и порох»82.
В начале июля русское войско двинулось на Казань. 13 авгу­ста оно достигло Свияжска, а 19 августа подступило к стенам хан­ской столицы. При осаде Казани русские активно использовали тяжёлую артиллерию, обстреливали город «стенобитным боем и верхними пушками огненными», устанавливали палисады и туры. Решающую роль сыграло разрушение крепостных стен с помо­щью пороховых зарядов. 2 октября, на рассвете, иностранные мастера смогли заложить 48 бочек с порохом в два подкопа и одновременно взорвать их. В образовавшиеся проломы, под при­крытием ружейного и орудийного огня, бросились колонны штур­мующих. О том, что произошло дальше, даёт представление за­пись в Разрядных книгах: «Государевые ратные люди во град Казань овы в полые места влезоша, инии же по лесницам и по прислонам, во граде биюще татар по улицам, мужей и жон по дво­рам, а иных из ям выволачив&ючи и из мизгитей (мечетей. — А. М.) их и из полат, и секуще их без милости и обдираху их до последняя ноготы»83.
Казанский хан Ядигир-Магмет попал в плен, вскоре крестил-
ся и как «царь Симеон Касаевич» стал владетелем Звенигорода, активным участником войн России на Западе.

В 1556 г. была покорена Астрахань: хан Дервиш-Али бежал при приближении русских войск. Ещё одно ханство, Ногайское, признало вассальную зависимость от Руси. Завоевание Повол­жья значительно повысило авторитет Москвы на Кавказе. Чер­кесские, кабардинские и дагестанские князья начинают обращать­ся за помощью к царю, а некоторые даже принимают русское под­данство. В Стамбуле и Крыму захват Казани и Астрахани выз­вал сильнейшее волнение. Однако султан Сулейман I, прозван­ный современниками Великолепным, вёл в то время сразу несколь­ко войн и не мог немедленно вмешаться в русские дела. Что же касается крымцев, то им был нанесён ряд очень чувствительных ударов. Ещё весной 1556 г. Иван IV послал на Днепр своего во­еводу Ржевского, который соединился с днепровскими казаками и предпринял успешный набег на ханские крепости Очаков и Ис-лам-Кермен. Эта экспедиция произвела очень сильное впечатле­ние на украинскую шляхту Великого княжества Литовского, из­давна воевавшую с татарами. В сентябре того же 1556 г. староста каневский Дмитрий Иванович Вишневецкий направил Ивану IV челобитную с просьбой о приёме на русскую службу. В начале октября Вишневецкий с казаками захватил Ислам- Кермен и вы­вез оттуда всю артиллерию в свою крепость на Хотицком остро­ве. Весною 1557 г. татары попытались выбить казацкий гарнизон с острова, но безуспешно. Только осенью Д. Вишневецкий вер­нулся в Канев, а затем уехал на Русь, где получил от Ивана IV город Белев «со всеми волостями и сёлами».
Расправившись с наследниками Золотой Орды, Иван IV об­ратил своё внимание на Запад. В его планы входило присоедине­ние Прибалтики и получение выхода к Балтийскому морю. Без этого трудно было налаживать торговые и политические связи со странами Западной Европы, развивать экономику страны. О под­готовке и ходе Ливонской войны кратко рассказано в предисло­вии к дневнику С. Пиотровского, составленном О. Милевским.
Поэтому в данной статье представляется целесообразным кос­нуться в первую очередь тех событий, о которых автор XIX в. умолчал, а также ситуации, сложившейся в европейской поли­тике.
Земли Прибалтики в то время находились в руках Ливонско­го ордена, Рижского архиепископа, Ээельского епископа н дру­гих феодалов. Эстонские и латышские крестьяне были крепост­ными, отбывали тяжёлую барщину. В городах, крупнейшими из которых являлись Рига, Ревель (Таллин) и Дерпт (Тарту), соци­альные противоречия тесно переплетались с национальными: го­родская верхушка состояла в основном из немцев, а среди низов преобладали представители коренного населения. Неудивительно, что латыши и эстонцы регулярно поднимали восстания, которые подавлялись немецкими властями с исключительной жестокостью. Вместе с тем Ливонский орден Постепенно слабел и к середине XVI в. представлял собой довольно рыхлое политическое обра­зование. Военные ленники и Ордена, и Рижского епископа пре­вратились в землевладельцев-дворян, получавших основные до­ходы за счёт продажи хлеба на европейский рынок. Их военные обязанности стали формальностью, а сюзерены не имели никакой возможности принудить вассалов к службе.
Постоянный интерес к землям ослабевшего Ливонского ор­дена проявляло правительство Польши и Литвы. В1548 г., вско­ре после’венчания на царство Ивана IV, скончался польский ко­роль Сигизмунд I, который правил страной необычайно долго — целых 42 года (с 1506 г.). Во внешней политике этот монарх нео­днократно воевал с Русью и крымскими татарами, пытался вме­шиваться в дела Молдавии и Валахии. Довольно сложные отно­шения сложились у Польши с Тевтонским орденом. Как говори­лось выше, тевтонцы даже были некоторое время союзниками Руси в войне против Сигизмунда. В 1525 г. король разрешил магистру Альбрехту Бранденбург-Ансбахскому секуляризировать орденские владения и стать герцогом Прусским на правах вассала
Польши. Впоследствии за бранденбургскнми маркграфами было признано право наследования прусского престола в случае пре­кращения линии Альбрехта.
Во внутренней политике правление Сигизмунда I стало вре­менем дальнейшего расширения прав аристократии и одновремен­но обострением борьбы между шляхтой и магнатами. Чтобы ук­репить свои позиции и поднять престиж, магнаты принимали ти­тулы от германского императора. Знатная литовская фамилия Радзивиллов, например, в 1518 г. получила от Максимилиана I княжеский титул. Недовольная засильем магнатов шляхта порой просто отказывалась от выполнения указов короля. Так, однаж­ды Сигизмунд I начал сбор «посполитого рушения» для похода в Валахию. Под стенами Львова собралось свыше 150 тысяч шлях­тичей, которые решили воспользоваться случаем и подали монар­ху грамоту с перечислением всех обид. После неудачных попыток успокоить дворянство Сигизмунд предпочёл войско распустить. Это событие, получившее насмешливое название «петушиной вой­ны», показывало, насколько шаткими и непрочными были пози­ции короля в Польше.
Преемником Сигизмунда стал его сын Сигнзмунд-Август. С. М. Соловьёв писал об этом монархе: «Мать, королева Бона, воспитала его согласно с своими правилами и целями: она ослаби­ла его душевные силы, держа его постоянно среди женщин, не допуская ни до каких серьёзных занятий. Такое воспитание отра­зилось и на поведении короля во время правления, и он был про­зван король-завтра по привычке откладывать и медлить»64. Здесь надо заметить, что упомянутая королева Бона, супруга Сигиз­мунда I происходила из знатной итальянской фамилии Сфорца (дочь герцога Миланского Джан-1олеацо Сфорца) и действитель­но отличалась непомерным властолюбием. Однако едва ли можно объяснить политическую пассивность Сигизмунда-Августа толь­ко чертами его характера. Король, как показывают факты, вполне мог проявить незаурядную энергию, но власть его была ограни-
чена Бальным Сеймом с его вечной борьбой между самовольны­ми магнатами и шляхтой, постоянно недовольной своим положе­нием.
В 1566 г. публицист Станислав Ожеховский с гордостью пи­сал: «В Польше коронный совет — это не что иное, как стена между подданными и королём, которая должна и горячность ко­роля умерить, и от нас, подданных, своеволия не допускать»85. Q&m Сигиэмунд- Август, обращаясь к Сенату, как-то с раздраже­нием сказал: «Сидело их здесь достаточно на этих скамьях, кото­рые покушались на то, чтобы меня оседлать, но не преуспели в этом»86. В действительности, вопреки утверждению Сигизмун-да-Августа, попытки «оседлать» короля вполне удавались.
Между тем положение Польши и Литвы, как и всей Запад­ной Европы, во второй половине столетия было очень сложным. Людям всех исторических эпох свойственно считать свой истори­ческий период исключительным, самым важным и трудным. В середине XVI в., как и в начале XXI, современникам казалось, что привычное мироздание рушится, что никогда ещё на Земле не происходило ничего подобного. И надо признать, оснований ду­мать так у них было немало. В 1517 г. бывший студент Виттен-бергского университета монах Мартин Лютер публично прибил на двери часовни в Виттенберге грамоту с 95 тезисами, направ­ленными против католической церкви. Так начиналось движение протестантизма, зарождалась новая ветвь христианской религии, которая отражала чаяния и интересы крепнущего бюргерства. Те­зисы Лютера, по словам современника, имели «воспламеняющее действие, подобное удару молнии в бочку пороха». Разные соци­альные группы стали вкладывать в них свои требования, увидели в них то, что хотели видеть, и далеко не всегда то, что имел в виду автор. В1522 г. в Западной Германии мелкопоместные рыцари во главе с Францем фон Зиккингеном подняли мятеж против архи-< епископа трирского, причём действовали они именно под протес­тантскими лозунгами. Это выступление, которое не поддержали даже горожане Трира, было легко подавлено, а Зиккингеи — убит.
Однако уже в 1524 г. вспыхнуло гораздо более мощное кресть­янское восстание, получившее название «Крестьянской войны». Идейным вдохновителем мятежа стал священник из Гарца, Томас Мюнцер. В своих проповедях он пошёл гораздо дальше Лютера и призывал сторонников к «свержению безбожных князей». Лишь с большим трудом немецкие феодалы в 1525 г. смогли подавить восстание. Кстати, во время Крестьянской войны произошли силь­ные волнения крестьян в землях Ливонского ордена.
Умеренный протестантизм Лютера, в отличие от революцион­ных идей Мюнцера, оказался для многих немецких феодалов очень привлекательным. Они видели в нём символ освобождения от власти германского императора и папы римского, расширения соб­ственных прав. В 1546 г. группа немецких князей-протестантов вместе с имперскими городами заключили в городе Шмалькаль-дене союз и начали военные действия против императора Карла V. В результате двух войн в 1555 г. император был вынужден подписать в Аугсбурге с князьями мир, по условиям которого признавал за ними полную свободу вероисповедания — католи­ческого или лютеранского, по принципу «чья страна, того и вера». На сторону протестантизма перешёл и вассал Польши, Альбрехт Бранденбург-Ансбахский и Прусский. Вскоре после Аугсбургс-кого соглашения Карл V скончался, предварительно сложив с себя императорский титул. Германские земли н императорская корона в 1558 г. перешли к Фердинанду I, а власть над Испанией — к рья­ному католику Филиппу II.
Постепенно протестантские идеи проникли в Польшу и Лит­ву. Уже в 1520-е годы среди немецкого населения Гданьска и дру­гих торговых городов распространилось лютеранство. В середине столетия в шляхетских кругах Малой Польши стал популярен кальвинизм, в отдельных местностях появились цвинглианство и арианство. Шляхта выступала против церковной десятины, тре­бовала секуляризации церковного имущества и введения богослу­жения на родном языке. Король Сигизмунд I встретил новые идеи крайне враждебно. Ой подтвердил право епископов наказывать

«еретиков», издал закон, по которому шляхтич, принявший про­тестантизм, терял все свои привилегии и само дворянское звание. Иначе пошло дело при Сигизмунде-Августе. Его второй и люби­мой женой была Барбара Гастольд, урождённая Радзивилл. Дво­юродный брат королевы, могущественный литовский магнат вое­вода виленский Николай Радзивилл Чёрный являлся убеждён­ным протестантом и активно склонял монарха к своей вере. Одна­ко протестанты Польши и Литвы оставались очень разрозненны­ми, а потому так и не смогли одержать решительной победы над католиками. К тому же римский папа Пий V послал в Польшу для «сокрушения ереси» весьма энергичного дипломата и пропо­ведника кардинала Коммендоне, который сумел приобрести при королевском дворе очень большое влияние. В 1550 г. Барбара Гастольд умерла (возможно, была отравлена), что также подо­рвало позиции протестантов в Польше.
Очень горячий отклик проповедь Лютера нашла в Швеции, причём религиозные идеи здесь тесно переплетались с нацио­нальными. Следует иметь в виду, что с 1397 г. Швеция формаль­но находилась под властью датских королей («Кальмарская уния»). Хотя в реальности шведские правители уже с середины XV в. вели совершенно независимую политику, датчане не прекращали попыток подчинить их себе. В1520 г. датский король Кристиан II казнил группу оппозиционно настроенных шведских дворян и го­рожан («Стокгольмская кровавая баня»). Ответом стало мощ-ное народное восстание, во главе которого встал энергичный и про­свещённый аристократ Густав Васа. В1523 г. датчане были изгна­ны из страны, а Васа избран на шведский престол. Он правил под именем Густава I до 1560 г, и, выступая, как сторонник умеренно­го лютеранства, провёл в стране церковную реформу. Король зах­ватил все земли, принадлежавшие духовным феодалам (а они по большей части были сторонниками унии с Данией) и подчинил церковь государству.
В Дании к началу XVI в. королевская власть находилась под
полным контролем крупных светских и духовных феодалов, вхо­дивших в государственный совет — риксдаг. Члены совета изби­рали короля, правда, из одной и той же (Ольденбургской) динас­тии. Правивший с 1513 по 1523 гг. Кристиан II попытался выр­ваться иэ-под власти датских «магнатов». Опираясь иа незнат­ных дворян и купцов, он повёл против аристократии жестокую борьбу, за что был прозван ими «Злым» или «Тираном». До­биться успеха Кристиан не смог. Лишившись поддержки боль­шинства дворян, растратив военно-финансовые ресурсы в борьбе со Швецией, он был низложен феодалами-заговорщиками и ос­таток жизни провёл в заключении. После свержения короля раз­горелась ожесточённая борьба за престол, в результате которой власть попала в руки герцога Голштинии Фредерика. Последний правил Данией вплоть до своей кончины в1533 г. После его смер­ти вновь разразилась война. Претендентами на корону выступили Кристофер Ольденбургский, которого поддержал мощный Ган­зейский союз торговых городов, и сын покойного короля Крис­тиан. В результате нескольких морских и сухопутных сражений голштинская армия Кристиана разгромила сторонников Ольден-бурга и Ганзы. Именно после этих событий Ганзейский союз на­чинает приходить в упадок.
Если неспокойно было в Северной Европе, то в Южной и Западной просто пылали нескончаемые войны. Франция вела не­устанную борьбу против Испании и Священной Римской империи Германской нации за влияние на Италию. В 1547 г. (год корона­ции Ивана IV) французский король Генрих II, пытаясь восполь­зоваться тем, что силы императора Карла V отвлечены на борьбу с германскими протестантами, заключил союз с принцем Мори-цем Саксонским и начал военные действия. В 1552 г. французы разгромили имперские войска под Мецем, но уже в следующем году сйми потерпели поражение в Италии, под Сиеной. После от­речения Карла V Империя фактически с Францией не воевала, но Испании продолжила борьбу. В 1557 г. на её стороне выступила Англия, королева которой Мария Ъодор (дочь короля Генриха
VIII и Екатерины Аррагонской) состояла в браке с испанским королём Филиппом II. Уже в следующем, 1558 г. испанская ар­мия, которой командовал граф Эгмонт, и английский флот нанес­ли французам сокрушительное поражение в битве при Гравелине (Северная Франция). Однако вскоре после этого Мария Тюдор умерла. На английский престол вступила её сводная сестра, 25-летняя Елизавета. Юная королева окружила себя новыми людь­ми, среди которых был много англикан и даже умеренных проте­стантов. Сочувствовать радикальным католикам она не могла, хотя бы потому, что римский папа некогда осудил брак её родителей Генриха VIII н красавицы Анны Болейн. Смерть Марии Тюдор, между тем, попыталась использовать в своих интересах Фран­ция. Подписав в 1559 г. Като-Кембрезийский договор с Испани­ей, она принялась активно поддерживать претензии на английский престол шотландской королевы Марии Стюарт. Любопытно, что впоследствии Елизавета установила довольно активные диплома­тические контакты с Иваном Грозным. У русского царя даже воз­ник совершенно фантастический план женитьбы на племяннице королевы, Марии Гастингс. С другой стороны, к Елизавете бе­зуспешно сватался соперник царя, король Швеции Эрик, сын Гу­става Васы.
Важнейшим фактором европейской политики оставалась ту­рецкая агрессия. В 1520 г. султаном стал Сулейман I Великолеп­ный, который стремился расширить границы своих владений и на Западе, и на Востоке. В1521 г. турки захватили Белград, в 1526— 1543 гг. предприняли целых пять походов против Венгрии, а в 1529 г. даже осаждали Вену. Карлу V и его преемнику Ферди­нанду I приходилось вести с османами постоянные изматывающие войны. Неудивительно, что они мечтали о привлечении к борьбе против турок Руси. В 1543—1544 гг. Сулейман предпринял оче­редное нападение на Австрию и принудил императора выплачи­вать ежегодную даиь. В1551 г. война вспыхнула снова. Австрий­цы вторглись в Трансильванию, но были отбиты.
В целом надо признать, что ситуация складывалась для Руси довольно благоприятно. Многим европейским державам в то время было просто не до Ливонских земель. Заметное исключение, од­нако, составляла Литва. Московские власти, как видно из выше­сказанного, постоянно предпринимали попытки овладеть бывши­ми русскими княжествами, и в Вильно отлично понимали, как опас­но для них русское продвижение в Ливонию. Не случайно Сигиз-мунд II Август, единственный из правителей соседних с Русью стран, категорический отказался признавать царский титул Ивана IV. Вилеиских политиков крайне привлекала возможность уста­новления собственного контроля над Ригой — портом, через ко­торый шёл основной поток товаров из Великого княжества Ли­товского в страны Западной Европы. В 1556 г., когда власти Ливонского ордена арестовали Рижского архиепископа Вильгель­ма, явного сторонника союза с Польшей и Литвой, Сигизмунд II Август даже двинул на Ливонию войска. Орден попытался про­извести мобилизацию своих вассалов, но подавляющее их боль­шинство на призыв не откликнулось. Магистр Вильгельм Фюр-стеиберг был вынужден принести Сигизмунду извинения, осво­бодить архиепископа и предоставить литовским купцам свободу торговли в Ливонии. В Москве об этих событиях, конечно, знали и понимали: нужно спешить.
Другим противником России в Прибалтике была Швеция. В 1554—1557 г. она вела с Россией безрезультатную пограничную войну, йо из-за противостояния с Данией развернуть широкомас­штабные военные действия не смогла.

istorya-pskova